Дмитрий Быстролетов - В старой Африке

— Вперед! — скомандовал он и рукой указал направление. Ему казалось, что он — офицер, ведущий свою часть на штурм крепости. Вперед!

И в то же мгновение ноги его соскользнули со ствола, и он упал сначала на вонючую горячую груду гнилья, а потом провалился по горло в черную слякоть… Держась за лианы, Мулай подал приклад винтовки. Гай подтянулся на руках, люди со всех сторон захватили его лианами, и с невероятным усилием он выдернул ноги из смердящей слизи. Пот ручьями бежал по лицу, груди и спине. Присев на корточки, Тумба снял с него пиявки.

— Еще удачно отделался, — силясь улыбнуться, проговорил Гай дрожащим голосом. — Вот в такой яме могут быть…

И слова замерли… Через темную дыру, оставшуюся после его тела, переползала гроза и несчастье здешних лесов — мамба, змея толщиной в два пальца и невероятной длины. Он смотрел на дыру, а черное тело ползло и ползло через нее, слегка извиваясь, и казалось бесконечным.

— Эй, черт побери! Марш! — скомандовал Гай. — Нечего пялить глаза!

И снова работа, тяжелый физический труд, добывающий жалкие метры пути. По всем признакам они углубились в недра высокого леса, и искать обходные тропы здесь было бесполезно. Люди спотыкались, падали, собирали рассыпавшиеся вещи, перепаковывали их и снова взваливали тяжелые тюки на головы, чтобы опять споткнуться или поскользнуться через десять или двадцать шагов.

Нити лиан резали лицо, хватали за ноги; случайно дернешь обрывок лианы, висящей перед глазами, и вдруг высоко вверху что-то загудит, зашевелится — и тяжелейший пучок лиан, сорванных вчерашним ураганом, сбивая при падении тысячи веток, падает на голову.

Гай посмотрел на светящиеся стрелки: 12 часов. Сейчас начнется гроза, ежедневное представление в этом театре ужасов.

Люди собрались в кучу, тюки уложили на высокое место и укрыли прорезиненной материей. Симфония начиналась fortissimo.

Внезапно темень прорезалась полосками ослепительного света. В то же мгновение небо от края и до края лопнуло с таким треском, что все невольно вобрали головы в плечи. Лес загудел, затрясся. Снова взрыв, невероятный треск, грохот и ответный рев леса, в безумном страхе вставшего на дыбы. Потом на отряд обрушилась вода — не дождь, не капли или струи, а сплошной столб воды с грохотом проламывал крышу леса. Сверху посыпались ветви, обрывки лиан, цветы и листья. Мгновение полной тьмы, потом адский взрыв, белые столбы воды среди белых столбов растительности, треск, грохот, тьма и снова новый взрыв. Вобрав голову в плечи и прикрывшись руками, люди жались к земле, ясно сознавая, что это не может продлиться долго, что сию секунду всему конец, что следующий взрыв будет последним — небо не удержится, рухнет на землю, и настанет конец мира.

Вдруг что-то сверкнуло совсем рядом. Гай увидел сквозь пальцы рук, защищающих лицо, и сквозь толстые слои воды, низвергающейся сверху, фиолетово-белые шары. Они легко и плавно скользили в черной сетке лиан, дробясь в диком танце. Потом грянул сильный взрыв, и рванулся хлещущий вихрь изорванных в клочья лиан, пошатнулся сломленный на корню великан в десять обхватов, вой, свист и слепое метание сотен летающих мышей и собак, глухой рев леса, больших и малых деревьев, которые крепко-накрепко обхватили друг друга ветвями и стояли перед лицом этой фантастической грозы как единое целое, как ревущее миллионноголовое животное.

И внезапно потоп кончился. Без перехода, без предупреждения. Гай раскрыл глаза — ливня нет, ветра нет. Звонкое журчание, потом ровная капель. Наконец тишина, в которой всем телом слышен один ровный звук. Это насекомые с сильными челюстями беспощадно ринулись на уничтожение того, что сбито ливнем.

А потом раздалось радостное птичье пение. Какая свежесть! Как легко дышится! Гроза и ливень длились четверть часа. Казалось, что солнце осветит лишь кладбище и леса уже не будет, но вот он стоит, герой и победитель, в грозном великолепии, во всей своей исполинской силе, и проскользнувший тоненький золотой луч освещает синюю стрекозу, грациозно присевшую на нежную бледную орхидею.

— Вперед и вперед! Чего встал, черт побери! Клади свой тюк и пошел, собака! — орал Мулай.

И снова свистки и падения в грязь, ручьи пота и пинки капрала, и хриплая ругань, и опять свистки, и так без конца.

Какой нечеловеческий труд! Постепенно люди вышли из себя: конечно, это бой, ибо только в бою можно видеть такие озверелые глаза, оскаленные зубы, искаженные яростью лица. Теперь все бессмысленно лезли вперед, не глядя ни на что, падали, подымали тюки и снова продирались дальше и дальше. Вперед! Только вперед!