Жюль Верн - Михаил Строгов

То был великолепный образец знаменитого удара охотников-сибиряков, который позволяет им не повредить ценный медвежий мех, за который они получают изрядные деньги.

— Ты не ранена, сестричка? — спросил Михаил Строгов, бросаясь к девушке.

— Нет, братец, — ответила Надя.

В этот момент подоспели оба журналиста.

Альсид Жоливэ подбежал к морде лошади и ударом, надо полагать, крепкого кулака сумел ее усмирить. Его спутник и он хорошо видели стремительный выпад Михаила Строгова.

— Черт побери! — вскричал Альсид Жоливэ. — Для простого купца, господин Корпанов, вы весьма недурно обращаетесь с охотничьим ножом!

— Даже очень недурно, — присоединился Гарри Блаунт.

— В Сибири, господа, — ответил Михаил Строгов, — мы вынуждены заниматься понемногу всем!

И тут Альсид Жоливэ поднял на молодого человека внимательный взгляд. В ярком свете Михаил Строгов — человек высокого роста и решительного вида, с окровавленным ножом в руке попиравший ногой тулово только что поваленного медведя, производил сильное впечатление.

«Могучий парень!» — сказал себе Альсид Жоливэ.

Потом, сняв шляпу, он почтительно приблизился к девушке и поклонился.

Надя в ответ слегка склонила голову. Альсид Жоливэ обернулся к своему спутнику:

— Сестрица стоит своего брата! Если бы медведем был я, то поостерегся бы задевать эту грозную и очаровательную пару!

Гарри Блаунт, прямой как жердь, сняв шляпу, держался поодаль. Непринужденность спутника только подчеркивала его обычную чопорность.

Тут появился и ямщик, которому удалось догнать лошадей. С сожалением взглянув на поверженное великолепное животное, которое приходилось оставлять добычей хищных птиц, он занялся упряжкой.

Михаил Строгов сообщил ему о положении, в котором оказались двое путников, и о своем намерении предоставить одну из лошадей тарантаса в их пользование.

— Делай как знаешь, — ответил ямщик. — Хотя две повозки вместо одной…

— Ладно, дружище, — вмешался Альсид Жоливэ, понявший намек, — тебе заплатят вдвойне.

— Тогда трогай, голубушки! — взревел ямщик.

Надя сидела в тарантасе, Михаил Строгов и оба его спутника пешком шли следом.

Было три часа ночи. Шквальный ветер, терявший силы, уже не столь свирепо дул поперек ущелья, и они быстро поднялись вверх по дороге.

При первых проблесках зари тарантас поравнялся с телегой, прочно увязшей в грязи по самые ступицы. Очень легко было представить себе, как от сильного рывка лошадей телега разломилась пополам.

Одну из пристяжных тарантаса припрягли веревками к кузову полутелеги. Оба журналиста вновь заняли места на скамье своего необычного экипажа, и повозки тотчас тронулись. Впрочем, им оставалось лишь спуститься по склонам Урала, что не представляло никаких трудностей.

Спустя шесть часов обе повозки, на этот раз без каких-либо неприятных происшествий, одна за другой подъезжали к Екатеринбургу. Первым, кого журналисты заметили на пороге почтовой станции, был ямщик, по всей видимости их поджидавший.

Лицо этого достойного россиянина изображало поистине хорошую мину; безо всякого смущения, улыбаясь во весь рот, он устремился навстречу своим пассажирам и, протянув руку, потребовал чаевые.

В интересах истины следует сказать, что ярость Гарри Блаунта вспыхнула с чисто британской силой, и если бы ямщик не отпрянул опасливо назад, то удар кулака, нанесенный по всем правилам бокса, выдал бы ему «на водку» прямо в челюсть.

А Альсид Жоливэ, наблюдая это проявление гнева, корчился от смеха как, наверное, никогда прежде.

— Но ведь этот бедняга прав! — вскричал он. — Он требует своего, дорогой коллега! Не его вина, что мы не нашли способа за ним угнаться!

И Жоливэ, извлекши из кармана несколько копеек, протянул их ямщику:

— Получи, друг, да засунь поглубже! Если ты их и не заработал, твоей вины в том нет!

После этого возмущение Гарри Блаунта удвоилось — он решил взяться за станционного смотрителя и вчинить ему иск.

— Вчинить иск — в России! — вскричал Альсид Жоливэ. — Да коли дела, даже принятые к производству, пойдут, как прежде, своим чередом, то конца разбирательства вам, собрат, не дождаться! Вы что, не знаете истории с русской кормилицей, которая требовала от семьи младенца уплаты за двенадцать месяцев кормления грудью?