неизвестен Автор - По водным просторам

Парень сверху ей крикнул:

- Обожди! - и исчез.

Минуты через две, делая огромные прыжки, он подбежал к берегу, положил через воду доску. Девушка прошла по ней и, набрав в проруби воду, повернула обратно. Парень, вероятно, пошутил, потому что до Алмазова донесся громкий смех девушки, который слышался до тех пор, пока она неожиданно не оступилась. Парень, он шел сзади, растопырил руки: то ли хотел поддержать ее, то ли обнять.

- Эй, эй!- шутливо крикнул старик и, обнажая беззубый рот, укоризненно замотал головой.

- Ладно, ладно,- смущенно улыбаясь, отступая, сказал парень.

- Не боишься обжечь руки? Ты чтото, Максимка, стал смелый. Видно весну почуял.

- Ладно, ладно...- повторил Максимка, но на этот раз шутливо и без смущения.- Твое дело теперь, дед, знаешь какое? Спокойное. Поглядывай на нас, молодых, да радуйся. А хочешь - завидуй.

Нам все равно.

И снова расставил было руки. Девушка, взвизгнув, опустила ведра на снег и с хохотом убежала в деревню.

Максимка посмотрел ей вслед и, сказав старику "тяжелое наше дело", взял ведра и пошел в гору.

Мальчишки хором звонко и долго дразнили его, потом, как это бывает перед чем-то необыкновенным, вдруг притихли и повернули головы в сторону Прилук.

Над красной церковью высоко летели шесть больших ослепительно белых птиц. Их крылья сверкали в солнечных лучах.

Лебеди летели на север. Когда они превратились в маленькие точки, от них до Алмазова донесся короткий звук - будто кто-то на мгновение дотронулся до струн арфы. Но лебедь оборвал песню в самом начале.

А воздух все переливался, все струился, жирная земля на буграх дымилась. Стало еще теплее. Никита Петрович снял ватник, расстегнул ворот и, уже не заботясь о рыбе, наблюдал, что делается на реке и берегах.

А вокруг происходили чудеса. Шагах в пяти от лунки незаметно появилась большая лужа. Па край ее опустилась птичка, серая с черным, и замахала длинным хвостиком. Вверх, вниз!

Вверх, вниз! Добро пожаловать, милая трясогузка!

И вдруг - не показалось ли? - перед самым лицом пролетела муха. На льду-и муха!

Алмазов хотел проследить, где она сядет, но муха словно растворялась в зыбком воздухе. Незаметно исчезла и трясогузка, и над лужей запорхала краснокрылая бабочка.

- О, животворящее солнце! Недаром тебе поклонялись и пели гимны! продекламировал Никита Петрович.

Он хотел еще сказать что-либо в этом роде: такое у него было торжественное настроение, но крылья бабочки напомнили красную косынку жены, и он задумался.

В такой косынке она поливала цветы, ездила за город... Теперь он способен был бы понять восторги Людмилы Ивановны, когда она гфиходила в лес, на реку. Прав ли он в своей ненависти к пеи^

И вражда мало-помалу уступила место другому чувству, которое принесли с собой птицы и весна.

Высоко в небе раздался крик, звучный и такой красивый, что у Алмазова дрогнуло сердце. Ничего подобного ему не приходилось слышать. Он встрепенулся, весь отдался вниманию, но звук, разлившись над полями и лесами, замер. А жаль! Это был голос победы, настолько сильный, что заполнил собою небо, и оно, казалось, запело.

И Алмазов, и ребята, и дед завороженно смотрели вверх, и всем им хотелось, чтобы крик повторился. Но чуть видимый журавль спешил на север.

Никита Петрович так и не понял, что это было, по сердце па таинственный крик отозвалось музыкой.

После журавля птицы уже показывались то там, то сям, поодиночке и стаями. Они летели со своими песнями. Казалось невероятным, что молчавшие всю зиму мерзлые поля и холодное небо вдруг ожили, наполнились теплом и запели.

Алмазов почувствовал, что это пение разбудило от долгой спячки и его. Он уже не мог сидеть и поднялся во весь рост.

Потом стал на ведро, и если бы была высокая лестница, полез бы по ней до самого неба: так ему хотелось быть там, где летели птицы, чтобы заглянуть в их счастливые глаза.

Все больше и больше росло светлое и теплое, какое-то незнакомое чувство, заставившее его прошептать:

- Весна-а!

И это слово прозвучало, как любовь или счастье, что одно и то же.

Теплые волны воздуха продолжали расправляться со снегом.

Ручьи становились говорливее, полоска воды у берега росла, с кручи по снегу поползла глина. В ложбине, где недавно поднималась девушка с ведрами, ручей уже не булькал, а гремел.

Снег на реке таял и обнажал ноздреватый, крупнозернистый лед.

Удивляясь силе весны, победившей в несколько часов метровый снег на холмах и разбудившей землю от полугодового сна, Алмазов не заметил, как к нему подошли приятели. Из их рюкзаков торчали хвосты крупных рыб. Столяр, подойдя к своему другу, жалостливо спросил: