Виктор Трубников - Три года в Кувейте

Каково же было мое удивление, когда мы обнаружили там буквально косяк пасущихся дроф. Их было около десяти. Заметив движущийся по направлению к ним джип, они начали медленно удаляться в пешем строю. Хозяин предложил мне охотничий «браунинг». Но па этот раз мои руки были заняты кинокамерой, и мне не хотелось менять ее на ружье: уж очень заманчиво было отснять эту необычную для наших широт охоту.

Немного отвлекусь, чтобы сказать несколько слов об отношении местного населения, особенно малообразованных и неграмотных бедуинов, к кино- и фотосъемкам. Известно, что Кораном запрещено воспроизведение (рисунки, фотографии и пр.) на неживой материи людей и животных. Набожные арабы, как правило, не разрешают себя фотографировать. Особенно отрицательно они относятся к снимкам в период выполнения ими намаза (ежедневной пятикратной молитвы), служебных обязанностей, а также к фотографированию их жен и детей. Были случаи, когда, снимая безобидные сценки в городском саду во время семейного отдыха или во время катания детей на качелях, я вдруг замечал в объективе чью-то спину, плотно закрывавшую кадр. Это был либо случайный прохожий, либо — чаще всего — кто-то из присутствующих поблизости родственников, не желавших допустить снимков своих близких. В таких случаях я немедленно уходил, чтобы избежать конфликта. Несколько раз меня с камерой в руках вблизи базара или универсального магазина останавливал полицейский. Тогда я предъявлял свое министерское удостоверение и говорил, что именно здесь только что купил этот аппарат. А продают их в Кувейте множество. Меня не задерживали, но просили не снимать.

Во избежание обострения отношений с местным населением я снимал почти все — и интересные сюжетные сценки на местном рынке, и женщин, закутанных во все черное, и молитвы набожных мусульман — незаметно для окружающих, как бы скрытой камерой. За все время пребывания в Кувейте я снял цветные кинофильмы о столице государства, ее окрестностях, жизни бедуинов и о нефтепромыслах, а также об основных лечебных учреждениях Эль-Кувейта, о школах, об университете, о многих государственных учреждениях, частных фирмах, иностранных посольствах и т. д. — одним словом, все то, что представляет интерес для советских людей, еще мало знакомых с этой страной. Надо сказать, что многие жители столицы, особенно студенты, медсестры, врачи, рабочие, охотно разрешали себя снимать. Не возражали против этого и те бедуины, которых я лечил и которые оказывали мне знаки внимания. Одним из таких людей и был Хамед Эид аль-Мухэаль.

Так вот, нагнав на джипе стаю дроф, Хамед предложил мне стрелять. Однако, как я уже сказал, ружью я предпочел кинокамеру. Вездеход, подняв дроф, понесся вдогонку за ними. Я же выскочил из машины в момент первого выстрела и начал снимать. Застрекотала камера, и ей в ответ заработал на полную мощность мотор джипа. Одной рукой ведя джип, а второй держа «браунинг» и стреляя из него на ходу, Хамед выпустил всю обойму, но так ни одной птицы и не убил. Все были возбуждены охотой и погоней и слегка разочарованы. Хозяин укорял меня за то, что я не согласился стрелять. И сколько мы потом ни колесили по пустыне, дроф больше не видели.

На пограничную заставу возвращались уставшими, но переполненными впечатлениями. Хотя и не добыли ни одной дрофы, зато видели их в пустыне целую стаю, что уже само по себе явление довольно редкое. Вскоре недостаток дичи был восполнен изобилием сочной баранины с рисом, острой арабской приправой к ним, свежим прохладным верблюжьим молоком и множеством свежих фруктов. Хозяин пошел отдать распоряжение накрыть стол, вернее, ковер (есть здесь принято сидя по-восточному, скрестив и подогнув под себя ноги, к чему я начал уже постепенно привыкать), а меня и переводчика оставил одних в казарме, где в углу было сложено все ручное автоматическое оружие заставы с боеприпасами. Это свидетельствовало о крайней степени доверия ко мне аль-Мухэаля. Отсутствовал Хамед минут пятнадцать — двадцать, затем вошел и, даже не взглянув на оружие, пригласил нас к столу.

После обеда и кратковременного отдыха и беседы в центральной казарме хозяин изъявил желание продемонстрировать мне искусство дрессировки сокола. Сокол хозяина оказался молодым и еще не до конца обученным для серьезной охоты. Крупных дроф он еще не брал, по диких голубей, которые тут изредка встречаются, этот хищник таскал запросто.