Луи Буссенар - Семья тигров

Незадолго до захода солнца мы с Казальсом устроили рядом друг с другом два гамака, разожгли посреди поляны огонь, оставив топиться на нем свиной жир, а две открытые банки с топленым жиром расставили по противоположным краям поляны. Рабочие улеглись спать, мы же с заряженными ружьями заняли места в гамаках.

У меня превосходная двустволка двенадцатого калибра системы «чок», заряженная патронами, содержащим по 5,5 граммов пороха, наполовину тонкого, наполовину экстратонкого помола, и 20 картечин из твердого свинца типа «чиллешот». Для охоты на хищников пулям я предпочитаю свинец.

У Казальса на этот счет иное мнение. Ему я отдал, учитывая обстановку, свой небольшой карабин калибра 11 миллиметров , заряженный патронами с медной гильзой и удлиненной пулей. Помимо патрона в стволе в ложе имелся магазин на шесть патронов, подававшихся спиральной пружиной автоматически после выстрела. Это было отменное ружье, которое за исключительную точность и невероятную пробивную силу я ставил выше «винчестера» и брал обычно на охоту за быстроногими горными козлами или кабанами.

В семь часов вечера луна уже так ярко осветила поляну, как будто над ней зажглась «свеча Яблочкова» [8], а мы очутились на дне широкого колодца, стенками которого служили стволы гигантских деревьев. Где-то вдали завели свою серенаду обезьяны-ревуны. Им вторили выпи и жабы. Но вблизи нас — сплошная тишина. Сном праведников блаженно спали китайцы. Бодрствовал лишь наш «храбрец» Морган, дрожа всем телом и выбивая зубами дробь.

Прошел час, другой. В полной тишине слышалось лишь тиканье часов. Хотелось курить, но «мучитель» Казальс категорически запрещал делать это. Время тянулось томительно долго. Я устыдился своего нетерпения, когда вспомнил, как мой друг, неустрашимый Пертюизе, проводил под открытым небом сотни ночей, выслеживая одного льва. Разве можно сравнить мои мелкие неудобства, связанные всего лишь с ожиданием презренной кошки — ягуара, с теми опасностями, которые поджидали на охоте черного гиганта из Ореса.

Из-под навеса вышел Жорж, бросил в печь очередную порцию свиного жира, чтобы усилить огонь. Запахло печеным. Этим странным запахом Жорж почему-то привлекал хищников. Я невольно усмехнулся подобной странной связи — ягуары и запахи кухни.

— Нечего смеяться, — прошипел недовольно Казальс. — Мы вообще, кажется, остались с носом. Тихо! А вот и они!

Святая правда! В кустах сначала послышался легкий шорох, потом прерывистое жаркое дыхание. Животных все еще не было видно. Но их рычание неслось с разных сторон. Осторожные звери несколько раз обходили поляну. Этот кругообразный «променад» длился по меньшей мере целый час.

Мы замерли как статуи. Тишину по-прежнему нарушало лишь тиканье часов, кастаньетное постукивание зубов еще более испуганного Моргана да похрапывание плосколицего китайца. Добряк, оглушенный опиумом, сейчас пребывал в краю сновидений, издавая не очень благозвучные храпы, как будто в носу у него застрял мундштук от кларнета.

От бесконечного напряжения глаза устали и отказывались уже что-либо различать. На какое-то мгновение мы прикрыли тяжелые веки.

Никого по-прежнему. Но шорохи ощущались уже ближе. Несомненно, запах топленого жира притягивал животных. В двадцати метрах от края поляны уже просматривалось огромное черное пятно. Сердце забилось сильнее, легкая испарина покрыла ладонь правой руки, сжимающей ружье.

Стрелять, однако, было рано. Я еще недостаточно отчетливо видел противника.

Оба мы оставались в гамаке, повернувшись спиной друг к другу, каждый контролируя свой участок: Казальс — восточную часть леса, я — западную. Прекрасная позиция, как вскоре подтвердилось.

Еле ощутимая дрожь моего ружья вызывала легкое шуршание гамака, изготовленного из плотной хлопчатобумажной ткани, и этот шорох, по-видимому, дошел до ушей животного. Зверь остановился и стал тревожно перебирать когтями сухую землю. Я вскинул на плечо ружье, нацеливаясь. Хищник резко повернул голову в мою сторону, издав короткий, гортанный звук. Его глаза двумя фосфоресцирующими точками сверкнули сквозь черноту деревьев.

Я тихо спустил курок. Раздался оглушительный выстрел, ослепительное зарево осветило поляну, окутав ее медленно расходящимся облачком дыма. Мгновение ничего не было видно. Китайцы пробудились и жалобно запищали, как стая попугаев. Жорж закричал во все горло:

— Они убиты. Оба!

— Как оба? — спросил Казальс, держа еще дымящийся карабин. — Вы разве стреляли? — задал он мне вопрос.