Тим Северин - По пути Ясона

Изобилие сполна проявлялось в застольях. Наши хозяева твердо вознамерились не позволить гостям умереть с голоду и потому даже на коротких остановках на пути доставали заранее припасенные контейнеры с холодной курицей, хлебом и фруктами. Что же касается заранее назначенных обедов и ужинов, к тем лучше всего подходит слово «пиршество». Один вид стола с яствами, будь то в частном доме или в ресторане, поражал воображение. Столы здесь длинные, за них садятся сразу человек тридцать; эти столы для нас застилали скатертями, клали на них приборы, ставили тарелки и стаканы, а затем выставляли блюда с самой разнообразной едой. Грузия — настоящий рай для гурманов! Многие блюда были нам незнакомы, а среди известных мы определили молочного поросенка, осетра, икру, несколько видов курицы, жареную свинину, белую рыбу, кебабы, баранину, мясной паштет, помидоры, творог, лепешки, белый и черный хлеб и великое множество сыров — от козьего до копченого. Запивать все это предполагалось грузинским вином, белым или красным, бренди, местным прохладительным напитком на чае, минеральной водой, а также водкой, обыкновенной или настоянной на лимоне. Чем дольше затягивалось пиршество, тем больше блюд гордо ставили перед гостями, пока на столе не оставалось свободного места; тогда блюда принимались ставить друг на друга…

В тот день мы направлялись в страну сванов, грузинских горцев. Они живут в большинстве своем на склонах Главного Кавказского хребта, хотя раньше их территория распространялась далеко вниз и охватывала равнины предгорий. Поднимаясь в горы, мы увидели первых сванов, которых немедленно узнали по их серым войлочным шапочкам. Эти люди вели дорожные работы — горная трасса была в процессе реконструкции, и ее шоссировали щебнем. Пейзаж более всего походил на кошмарный сон дорожного инженера. Отроги Кавказского хребта высоченными стенами вставали на заднем плане, их взрезали теснины и подпирали невероятно крутые откосы. Дорога извивалась взад-вперед, пытаясь проникнуть в самое сердце массива. Она змеилась по одной долине, затем, не сумев взобраться выше, оставляла этот рубеж атаки, чтобы, перевалив через гребень, проделать еще несколько миль в соседнем ущелье. По временам дорога ныряла в сырые, недавно пробитые туннели или льнула к искусственным карнизам, вырезанным в теле скалы.

Открывались величественные панорамы. Леса горной сосны карабкались по склонам, а далеко внизу, в долине, текла река; плотина превратила ее в длинное извилистое озеро, поверхность которого, словно ковром, была покрыта тысячами плавающих бревен, ожидающих, чтобы их собрали и распилили на доски. С той высоты, откуда мы увидели их, эти плавающие бревна казались не больше спичек. На полдороге мы остановились передохнуть, и выяснилось, что телевизионщикам Нугзара впору подрабатывать в хоре — они воспользовались случаем, чтобы затянуть сванские песни, и эхо пошло гулять по горным склонам. Порой песни словно переходили в альпийские йодли, да и пейзаж напоминал швейцарский. Это сходство еще более усилилось, когда мы выехали на высокогорное плато. Маленькие изолированные бревенчатые дома, буренки, пасущиеся на траве, испещренной дикими цветами, дальние снежные пики, мужчины и женщины, скашивающие траву на горных лугах, — все это придавало Кавказу черты альпийского пейзажа.

Мы не успели доехать до места назначения — Местиа, столицы Сванетии, — как упала темнота. Когда мы одолевали последний перевал, впереди, в свете фар, внезапно вырисовалась человеческая фигура, преградившая нам дорогу. Это был молодой человек верхом на серой низкорослой лошадке. В руке он держал нечто вроде тотема — шест с прикрепленной к нему маской, изображавшей духа. Черты маски трудно было разобрать: мешали пляшущие тени. К древку был также привязан кусок материи, развевавшейся на ветру. Лошадка вздрагивала и беспокойно переступала ногами, пугаясь света фар. Машина остановилась, и меня попросили выйти вперед. Позади всадника поперек дороги выстроилась фаланга людей, там были и конные тоже, — все в сванских костюмах и со знаменами в руках. Кто-то произнес речь, и мне в руку вложили рог, наполненный каким-то горьковатым питьем. Это оказалась буза — просяное пиво. Передо мной была депутация сванских старейшин, вышедшая навстречу аргонавтам. Раздался цокот копыт, подковы высекли искры из дорожного щебня, маленькая кавалькада развернулась и пошла рысью впереди машины, с этим эскортом мы и въехали в Местиа.