Тим Северин - По пути Ясона

Тем не менее многое в изложение Аполлония кажется достоверным тому, кто идет по Босфору на гребной лодке. Описание водоворотов между скалами, упоминание о беспомощности «Арго», чудесное избавление от гибели благодаря вмешательству Афины, когда у гребцов уже не осталось сил, чтобы бороться с течением, — все это художественное, творческое осмысление реальных трудностей. Ниже по проливу, пытаясь одолеть узкий Бебекский канал, любая галера превратилась бы в подобие теннисного мячика в бурлящих водах, любой рулевой утратил бы контроль над своим кораблем; а когда тебя подхватывает спасительное противотечение и внезапно ты понимаешь, что движешься вперед, — как тут не приписать этакое чудо своевременному вмешательству богов?! А в 11 милях вверх по проливу, у горловины Босфора, ожидает зрелище, также подтверждающее поэтическое описание Аполлония: Черное море катит свои пенные валы в узкое устье пролива, прибой с грохотом разбивается о скалистые берега, и гулкое эхо разносит этот грохот далеко окрест.

И здесь же, у горловины пролива, находятся остатки Сдвигающихся скал. Древние комментаторы обозначили этим именем два скопления скал, лежащих в море в 80 ярдах от Румели Фенер. Это и есть Кианейские — «темно-синие» — скалы: наш классицист Марк сообщил мне, когда мы вскарабкались на вершину одного утеса, что в античные времена темно-синий считался цветом опасности и угрозы. На самом деле эти скалы — темно-серые с вкраплениями зелени; судя по всему, в незапамятные времена они отломились от береговых утесов. Их разделяет узкий пролив, так что при достаточном воображении легко представить, что они сходятся и расходятся, плавая на поверхности моря. Дурная слава этих скал — заслуга исключительно мифа, обратившего их в символическое представление реальных затруднений, ожидавших всякого на пути по Босфору. Когда же Ясон и аргонавты миновали пролив и вышли в Черное море, эти скалы — опять-таки символически — утратили свое злое могущество и перестали угрожать кораблям.

По иронии судьбы сегодня эти скалы служат укрытием от ветра и волн. С материком их соединяет бетонный мол, и в возникшей гавани обычно стоит целый рыбацкий флот. Рыбаки говорят, что зимой вода, бывает, перехлестывает скалы (40 футов высотой), а грохот, с какими волны разбиваются о камни, слышен далеко на суше. Вдобавок скалы до сих пор указывают незримую границу, за которой обрываются козни Босфора: в непогоду ни один корабль, вне зависимости от своих размеров, не может считать себя в безопасности, пока не минует эти скалы и водовороты у устья пролива.

На плоской вершине ближайшей к берегу скалы мы с Марком обнаружили обломок римской колонны, обтесанный мраморный столб около 4 футов высотой и приблизительно 3,5 футов в диаметре. В былые времена здесь стояла колонна, служившая ориентиром для кораблей, покидавших пролив или в него входивших. Еще до римлян греки устроили на том же месте собственный алтарь, где приносили жертвы богам и молили о покровительстве, прежде чем выходить в открытое море. Почему алтарь сложили именно тут — потому, что за скалами начиналось море, которого греки опасались настолько, что дали ему прозвище Негостеприимное.

Надо сказать, опасливое отношение к Черному морю сохраняется по сей день. Рыбаки — турецкие на Босфоре и в Мраморном море, греческие в море Эгейском — предупреждали нас, что в Черном море открытой галере делать нечего. Мол, там частенько налегают вихри, и даже волны, как утверждали некоторые турки, совсем не такие, как в других местах. Например, кое-где у побережья можно повстречаться с тройными волнами, они выше прочих и идут почти вплотную друг к другу. Никакая лодка долго такого не выдержит — ее как минимум зальет или повредит, и она будет болтаться но волнам, пока не развалится. Поэтому даже сегодня рыбацкие лодки на Черном море избегают конкретных мест — команды наотрез отказываются туда выходить.

Так что 15 июня «Арго» с некоторым трепетом покинул гавань у Сдвигающихся скал и двинулся в долгий путь вдоль северного побережья Турции. На смену волонтерам, которые были с нами от Чанаккале до Стамбула, прибыла новая партия добровольцев: Мустафа, чернобородый и серьезный; Зийя, в обычной жизни переводчик в экспортно-импортной компании; его лучший друг Йигит, двадцатишестилетний студент-экономист и прирожденный моряк; и Хусну, архитектор по образованию, прекрасно владевший английским. Молодой Умур, поначалу казавшийся таким угрюмым, сообщил, что не собирается возвращаться в Стамбул, как предполагалось изначально, и намерен оставаться с аргонавтами, пока его не выгонят. Кроме того, на борту появился и двенадцатилетний подросток — моя дочь Ида, которой пребывание на «Арго» должно было отчасти скрасить долгую разлуку с отцом: я ведь почти не бывал дома, сначала строя галеру, а потом занимаясь подготовкой экспедиции.