Александр Сорочинский - В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски

На поиски, отмеченного на карте зимовья, мы оставили всего полчаса времени до завершения светового дня. Да и зачем нам было больше? Полевой сезон завершался, топографические карты мы читали влёт, охотник клялся и божился, что отметил местоположение зимовья с точностью до метра. Охотникам, вообще-то, выдавали топографическую съёмку их угодий, и пользоваться ей они должны были уметь. У каждого из них была своя территория с чётко, однозначно оговорёнными границами, чтобы избежать ссор с соседями. Разве что был наш таёжник, выпивши, так летом они почти все, почти всегда были несколько нетрезвы, так что это был не повод, чтобы усомниться в правдивости слов нашего местного доброжелателя! Вот мы, дураки, и не усомнились!

Надо сказать, что темнело в здешних местах очень быстро. В течение нескольких минут солнце уходило за распадок, в котором мы чаще всего находились, и наступала непроглядная темень – глаз выколи, без всяких постепенных переходов. Такого быстрого наступления ночи, и такой густой темноты я не видел не только нигде в средней полосе России, но и вообще, ни в одной местности, где когда-либо довелось побывать. Сама Подкаменная Тунгуска и все её притоки глубоко прорезали толщу скальных пород Енисейского кряжа и находились в глубоких распадках.

В результате образовались высокие борта узкой долины, что и обуславливало столь быстрое наступление темноты внизу долины реки, у самой воды, где мы во время всего сезона и находились.

В точке, отмеченной на топографической карте крестиком, зимовья не оказалось! В результате лихорадочных метаний в условиях жёсткого дефицита времени, мы обнаружили остатки фундамента какого-то древнего строения. Была ли это злая шутка охотника (жизнь у них здесь суровая, ну и шутки бывают соответствующие), или он просто спьяну не разобрался в карте, но наше положение вдруг резко осложнилось.

Зимовье на притоке © Creative Commons

Затем плотно поужинали, выпили по сто граммов водки, надели на себя всю одежду, какая только у нас с собой была, сверху длинные брезентовые плащи, и улеглись на вечную мерзлоту между горящими лиственницами, плотно прижавшись, спинами друг к другу, головами почти касаясь растущего толстоствольного, в обхват, кедра. Под руку себе каждый из нас положил ружьё, заряженное «жаканом», на случай неожиданного ночного визита агрессивного зверя или «лихого» человека. В изголовье воткнули охотничьи ножи, а в кедр, неглубоко вбили топор. Хотя от начавшей подтаивать вечной мерзлоты одежда стала потихоньку промокать, и от земли шёл холод, но костёр нас подогревал, за день мы порядком устали, поэтому довольно быстро уснули. Так мирно проспали часов до трёх утра. Затем я вдруг услышал странный шорох, непохожий ни на один из известных мне звуков. Проснулся, открыл глаза, внимательно вслушался, однако происхождение звука определить так и не смог. Коля тоже проснулся и услышал этот странно шуршащий звук. И тут я неожиданно заметил, что огонь от лениво горящей лиственницы как-то слишком бодро ползёт прямо ко мне. Присмотревшись к нему, ахнул: это горела, издавая шуршащий звук, откинувшаяся во сне к пламени лиственницы, пола моего плаща! Быстро вскочил на ноги и, с помощью Коли, погасил горящий на мне плащ.

Тайга на водоразделе © Creative Commons

Спать уже больше не хотелось, да и тело затекло в одной позе. Сели у костра, вскипятили чай, достали из рюкзака сгущенное молоко и шоколад и до рассвета пили чай и разговаривали на всевозможные темы. О чем тогда только не беседовали. Говорили о тайге, её жителях и их нравах. Рассуждали о философских вещах: о смысле жизни, о женщинах и их вздорности и о многом другом. Мы обсуждали всё, что могло тогда волновать нас, двух молодых парней двадцати с небольшим лет отроду.