Борис Норд - Льды и люди

Взобравшись по сугробу, прыгаю с подоконника выломанного окна внутрь зимовья.

Тление коснулось и его.

Маленькая комната до половины заполнена грязным льдом. Лед не таял уже четверть века. Сквозь дыру от обвалившегося куска крыши в комнату нанесло сначала снега. Слежавшись, он превратился в зачаточный ледник. Язычок ледника захватил уже половину коридора.

Открываю первую попавшуюся дверь. Перешагнув порог, остолбеневаю, как увидевший „Фоку“ Альбанов.

Я нахожусь в уютной, со вкусом обставленной комнате. По стенам ее развешаны гравюры. Около окна висят большие стенные часы, морские карты, термометр. На небольшом письменном столе расставлены разные безделушки. Над столом — полка с книгами в кожаных переплетах.

Первое впечатление — эта комната обитаема. Мелькнула мысль: не живет ли здесь какой-нибудь полярный Робинзон? Но, внимательно приглядевшись, можно было заметить следы запустения. Зелень плесени склеила листы книг. Пожелтели фотографии. Поблекли краски гравюр. Задрались края заплесневевших обоев. Около стоящей на столе лампы лежит коробка спичек.

Четверть столетия в эту комнату не заходили люди. Только несколько лет назад, пролетая над островом Рудольфа на дирижабле, Нобиле сбросил в честь боровшихся в Теплиц-Бае с полюсом итальянцев национальный флаг Италии.

В окрестностях форта бродили в разных направлениях ученые и матросы. Они увлеклись исследованием следов кипевшей некогда в Теплиц-Бае жизни. Следов было много. В разных местах бухты валялись разнообразные предметы. Около дома лежало несколько сот банок американских консервов. Около шлюпок стоял сломанный аппарат для добывания кислорода. В остатках брезентового склада беспорядочно валялись пачки теплого белья. На пригорке лежали тюки с шелковыми оболочками маленьких аэростатов. Друг на друга были взвалены ящики с динамитом.

Пачки теплого белья и шелковых сорочек рассыпались от одного прикосновения. Около собачьей упряжи по-соседски лежали ручные чемоданчики, полные крахмальных воротничков.

Один из матросов находит на берегу полуистлевший вымпел погибшей шхуны „Америка“.

А на одной из шелковых, лучше других сохранившихся сорочек было клеймо, удивлявшее Альбанова на Кап-Флоре:

Первая неудача с экспедицией Болдуина не обескуражила Циглера. Летом 1903 года „Америка“ опять появляется на архипелаге. Вся команда на ней и ученые на этот раз уже исключительно американцы. Экспедицией командовал Фиала, помощник Болдуина, в первую экспедицию бывший экспедиционным фотографом. Но и вторая экспедиция не оправдала надежд. Фиала, до этого служивший кавалеристом, оказался неважным полярным исследователем. Достигнув в конце августа 1903 года острова Рудольфа, Фиала останавливается на зимовку в Теплиц-Бае. Сильным напором льдов осенью „Америка“ была исковеркана. Перебравшись на берег бухты, американцы построили дом. В этом доме мы и были. Комната с остановившимися часами принадлежала Фиала.

В январе 1904 года разразился с неимоверной силой снежный ураган. „Америку“ сорвало с якорей и унесло в бушующую тьму. Больше ее американцы не видели. Пережив в Теплиц-Бае полярную темноту, Фиала вместе со спутниками отправились на пони и собаках к Кап-Флоре. На Кап-Флоре им пришлось остановиться на вторую зимовку. Ни одному судну не удалось в то лето достичь архипелага. Только в следующем году экспедиция Фиала отплыла в Америку на искавшем их судне „Терра Нова“.

Вот причина находки Альбановым и Кондратом на Кап-Флоре в домах Эльмвуда всевозможных вещей с клеймом „Циглер“. Вот как туда попал обрывок английской юмористической рукописной газеты. Вот кто был Циглер, следы экспедиции которого мы встречали еще в развалинах зимовий на острове Альджере. Кавалеристам не суждено открывать северный полюс. Даже если в экспедициях участвуют пони. Золото всех миллионеров не может заменить одной непреклонной воли Нансена. Не спасли рекордсменские экспедиции Циглера и бочки с вином, заготовленные для распития на северном полюсе. Бочки с клеймом „Северный полюс“ сгнили в болотце на Кап-Флоре.

На северном полюсе пить из них вино Болдуину и Фиала не пришлось.

…Идем на юг, на полночное солнце.

Полчаса назад Янцев, как в день 15 июля, звонко возвестил:

— Якорь чист!

Так же, как в день ухода с материка, торжественно-прощально воет сирена. 80 градусов северной широты. Стихия и… потрепанный арктическими рейсами ледокол. Впереди полярные льды, за льдами — неизвестность. Может быть льды не пропустят „Седова“ в этом году на материк?