Жак-Ив Кусто - Жизнь на краю земли

Почти все первые европейские мореплаватели, бороздившие воды архипелага Огненная Земля, одинаково описывали отношение индейцев к себе и к западноевропейской культуре — отсутствие интереса к предметам искусства, страсть к железным орудиям и детское восхищение перед бусами, зеркалами и всякой блестящей мишурой. Кауашкары, похоже, были очарованы концертом скрипичной музыки, который им дал один из офицеров коммодора Байрона, и в знак благодарности раскрасили красной краской лица выступавшего и самого коммодора. А вот в библии, из которой им, по приказу Уэдделла, прочитали страницу, указуя на небо, они ничего не поняли! Они лишь с поразительной точностью воспроизвели слова и жесты чтеца-англичанина. (Этот дар подражания был отмечен всеми исследователями. Например, однажды кауашкар слово в слово и без акцента повторил следующую обращенную к нему фразу матроса: «Ну ты, меднорожая скотина, где мой жестяной котелок?», но требуемый сосуд не отдал!)

Последние кауашкары Пуэрто-Эдена не проявляют больше ни враждебности, ни страха, ни восхищения, ни, впрочем, каких-либо иных чувств по отношению к белым и тем вещам и предметам, которые они производят… Они ко всему безразличны. Самые пожилые грезят порой о чем-то вроде утраченного золотого века, о славных предках, которые умели раскрашивать себе лицо, охотились на тюленей и выдр и пировали и веселились вокруг туши китов, выбросившихся на пляж. Те, кто помоложе, мечтают о том, как их придет нанимать зверобой, как они отправятся продавать свой жалкий товар на проходящее судно, как купят бутылку водки, чтобы забыть о своем ничтожестве…

Система взглядов, отношений, понятий индейцев, прочно связанная с их жизнью морских кочевников, не способна помочь им перестроить свою жизнь «на европейский лад».

В глазах детей кауашкаров — печаль всех бидонвилей мира.

Как бы они могли систематически, день за днем, работать на одном и том же месте, если их понятие времени не позволяет им даже представить себе подобное существование? Счет времени у кауашкаров очень простой и конкретный. О времени суток они судят по солнцу (восход, зенит, закат). У них есть слова, обозначающие понятия «вчера», «завтра» и «позавчера». А все дни до «позавчера» они показывают на пальцах и совсем не имеют обозначений для дней после «завтра». Счет времени ведется в лунах — это самые большие отрезки времени, которыми оперируют кауашкары; шесть-семь лун — предел этого счета, да им и не нужна большая точность в этом деле. У народа каноэ есть, однако, два важных естественных «хронометра» — ритм приливов и отливов (на них основаны многие временные понятия) и смена времен гола; причем в последнем случае речь идет не столько об астрономических и метеорологических (дождь здесь идет беспрерывно!) сезонах, сколько о биологических «вечных циклах» — скажем, о времени гнездования птиц или размножения тюленей.

Хотя понятие времени у кауашкаров довольно примитивно, зато чувство пространства развито у них удивительно. Днем и ночью они без малейшего труда ориентируются в бескрайнем лабиринте проливов архипелага. Они умеют без всяких наших географических тонкостей объяснить своему сородичу индейцу, как добраться до какого-нибудь острова, расположенного в сотнях миль от их места жительства; и индеец без всяких колебаний отправится туда… Ориентируются они как по пространственным признакам (основной ориентир — запад, все другие стороны света, а также такие понятия, как «юго-запад», «северо-запад» и т. д., имеют свои отдельные наименования), так и по временным признакам — расстояния измеряются в днях пути на лодке.

Антарктический глупыш отдыхает на спокойной воде в одном из проливов. У кауашкаров была «песнь» и о морских птицах.

Язык кауашкаров, хотя и вобрал в себя много испанских слов, изменился менее всего из того, что составляет понятие «культура» народа каноэ на сегодняшний день. Он очень конкретен. Каждое слово обозначает совершенно определенную вещь, и потому адекватного перевода найти невозможно: первых исследователей часто приводила в замешательство эта сторона мышления индейцев. Когда, например, они просили индейца, понимающего их язык, сказать на родном языке: «Завтра я отправлюсь на рыбалку», он отвечал: «Это невозможно, будет плохая погода»! Кауашкар — в некотором смысле — не выходит за рамки, которые ему поставил его язык; он говорит не для того, чтобы вдаваться в размышления или предположения, но только для того, чтобы описать реальное событие.