Люциан Воляновский - Жара и лихорадка

Еще несколько сот метров мы проплываем в полном молчании. Гребцы отлично сработались. Глядя, как их весла в такт ударяют по воде, кажется, что работает хорошо отлаженная машина.

Около гребцов сидят странные худые собаки. Пока мы будем гостить в деревне, они все время будут с нами. Надо сказать, что даяки никогда не расстаются с собаками, но обращаются с ними по принципу «кнута и пряника»: то гладят их и ласково с ними разговаривают, а то пнут босой пяткой так, что непонятно, как бедная псина остается жива.

По глиняному обрывистому берегу мы карабкаемся в деревню. Как и все поселения даяков, она расположена над самой водой; в ней три «длинных дома» (есть деревни, в которых по шесть домов). Два дома — около двухсот метров, а третий — около семисот метров в длину.

Что же такое «длинный дом»? И почему даяки их строят? Давайте поднимемся наверх, осторожно ступая по деревянному бревну с зарубками вместо ступенек, и поглядим на него сверху. Дом стоит на толстых сваях, грубо сколоченный пол поднят над землей на четыре метра. Под общей крышей каждая семья имеет отдельное помещение (соседи отделены друг от друга стеной). Вдоль всего дома идет общая для всех веранда, нечто среднее между коридором, клубом и гостиной. Добавлю от себя, что пол на веранде уложен кое-как и между досками большие щели. Надо быть очень внимательным, особенно ночью, если не хочешь сломать ногу или провалиться, что было бы не только опасно, но и неприятно. Дело в том, что у даяков не предусмотрено уединенное местечко, куда и король в далекой Европе ходит пешком. Когда надо выйти «по нужде», идут на веранду и облюбовывают себе местечко у общей стены. Все экскременты годами скапливаются под полом, и в «длинном доме» стоит невыносимая вонь. Я думаю, что в сезон дождей часть нечистот смывается в реку, но в другое время года под пол лучше не заглядывать.

«Длинный дом» — это не только особый вид постройки, но и особый образ жизни. Силой обстоятельств здесь создано нечто организационно целое, обусловленное кровными узами, дружбой, общей работой и, конечно, общим хозяйством. Соседей выбирают по личным симпатиям. Так и кажется, что даяки разрешили важную для человека проблему — не оставаться одиноким и в то же время быть независимым.

Другая сторона — чисто экономическая. Когда я увидел, как даяки примитивно обрабатывают лес, как они потом (буквально на себе) волокут деревья в деревню, мне стало ясно, что общая стена и все общее, что у них есть, экономит им много труда и позволяет тратить больше времени на добывание пропитания. В период

междоусобиц жители одного «длинного дома» организовали совместную оборону. Только благодаря ей они и могли сохранить свои головы.

Я не преувеличиваю. В помещении, в котором на расстеленном матрасе я провожу свою первую ночь, спят еще двадцать семь человек: мужчины, женщины, дети, в одиночку и парами. Это на полу. А со стен смотрит на вас угрюмый трофей — человеческие головы, тщательно прокопченные, чтобы лучше сохранялись. На вопрос, с каких они пор здесь висят, мои хозяева отвечают уклончиво. Правда у даяков нет чувства точного времени, а может, суть ответа потерялась во время перевода с даякского на китайский, а с китайского на английский.

Эти человеческие головы, развешанные на стенах, не только не подходили для моего репортажа о «борьбе за здоровье человека», они, скорее, шли с ним вразрез. Но вряд ли можно было требовать от моих гостеприимных хозяев, чтобы они ради меня сняли со стен свои трофеи. Если б не они точно выпустили стрелу из бамбуковой трубки, так их головы висели бы на стенах в других «длинных домах». Я бы сказал, что даяк ошибается раз в жизни. Словом, кто лучше целится, тот дольше живет…

Но скажу откровенно, в эту на редкость долгую ночь прокопченные головы мешали мне куда меньше, чем ползающие по полу огромные насекомые да назойливые комары. Когда я зажигал электрический фонарик чтоб на месте преступления поймать особо надоедливую тварь, и луч света попадал на сморщенные личики на стене, я вполголоса повторял себе, как меценат из «Королевы Мадагаскара»: «Побойся бога, Мазуркевич! Мазуркевич, куда тебя занесло!»

Я думал, что рекорд по числу злобных насекомых принадлежит городу Дарвину в Северной Австралии, о котором говорят, что там не кусаются только бабочки. Но в Дарвине я спал не на полу, а в чистой постели.