На следующий день в обеденное время я вновь направился в ресторан Фирпо и по красному ковру поднялся на второй этаж.
— Вы не знаете, приехал ли г-н Лисаневич? — испытующе спросил я метрдотеля.
Он окинул меня бесстрастным взглядом.
— Г-н Лисаневич из Катманду, — пояснил я.
— Так вы имеет в виду г-на Бориса! А что, вы ждете его?
— Да.
В ту же минуту метрдотель быстро прошел через отделанную хрусталем дверь в большой обеденный зал. Там, за обедом сидело не менее сотни нарядно одетых людей, многие из которых были в летах. Их обслуживали официанты в тюрбанах, из-за чего казалось, что в этом мраморном зале, с его хрустальными люстрами напоминавшем венецианский дворец, проходит бал-маскарад.
Стоя у двери, я ожидал, что метрдотель вернется вместе с Борисом. Но, к моему удивлению, он поспешно вернулся с управляющим и целой группой людей, и не успел я узнать, в чем дело, как мне пришлось пожимать десятки рук и провести небольшую пресс-конференцию.
Все в один голос спрашивали меня, когда приезжает Борис и где он остановится. Словом, поднялась целая буча, что свидетельствовало о невероятной его популярности, которую нисколько не притупило уединение Бориса в Катманду.
А минут десять спустя я был спасен от дальнейших объяснений самим Борисом, появившимся, когда я вел оживленную беседу с его друзьями в баре. Все мы были приличествующим образом одеты в темные костюмы с галстуками и маленькими глотками попивали бренди, когда с триумфом появился он в пестрой походной безрукавке, которая выглядела, по меньшей мере, странно, тысячекратно отражаясь в солидных зеркалах ресторана. Так прибыл Борис.
Я заметил в нем еще кое-что, резко контрастировавшее с поведением присутствовавших. Среди них были чайные плантаторы из Ассама, горько жаловавшиеся на нынешнее катастрофическое положение индийской экономики, менеджеры крупных фирм, отчаянно пытавшиеся вывезти свои капиталы из Индии, продать свои огромные виллы в Элипоре и вернуться «на родину» в Англию.
В разговоре с ними постоянно слышалось напоминание о «славных прежних днях», и меня удивило, что представители индийской элиты больше всех критиковали нынешнее правительство и жалели о прошлом Калькутты. Сначала я не мог понять причины этих жалоб, т. к. Калькутта казалась такой большой и современной по сравнению с Катманду, а жизнь в ней была гораздо роскошнее, чем в Европе, по крайней мере, для немногих избранных.
Но, приглядевшись к городу поближе, я заметил, что все его учреждения понемногу приходят в упадок. Город дворцов превращается в город призраков. Те, кто здесь остался, казались удрученными. И среди этих людей лишь Борис выделялся динамичностью и энтузиазмом. Он выглядел лет на десять моложе всех окружающих лиц его возраста и никогда не ныл о прошлых днях.
Тут же в ресторане Борис договорился о том, чтобы нам выдали билеты на послеполуденные скачки. Таким образом, мы получили возможность посетить аристократический королевский конноспортивный клуб. Все это было сделано без затруднений, т. к. и секретарь и президент клуба были близкими друзьями Бориса.
В черном лимузине секретаря клуба мы проехали через майдан к большим кованым чугунным воротам клуба. В нем сохранялся дух величия Калькутты периода ее расцвета. В судейской ложе ипподрома все приветствовали Бориса как старинного друга, которого им крайне недоставало. Нам разъяснили программу скачек и, просматривая список владельцев рысаков, я с удивлением обнаружил, что среди них часто встречались фамилия премьер-министра Бутана Джигме Дорджи и фамилии многочисленных магараджей.
На трибунах пестрели нарядные сари и элегантные платья от ведущих парижских кутюрье. Я с удовольствием отметил, что моя приятельница Тесла Дорджи, супруга бутанского премьер-министра, превосходила всех прочих дам своим длинным, весьма современным и элегантным платьем из тибетского шелка.
И все же в атмосфере, царившей на ипподроме, было ощущение какой-то ностальгии, и я легко мог представить себе еще более поразительное значение, которое имели такие ассамблеи в те дни, когда магараджи еще были во главе штатов размером в небольшие европейские государства. Как кто-то довольно вульгарно заметил: «Теперь мы даже не можем ввозить лошадей из Англии! Это же, как вы понимаете, связано с иностранной валютой!».
Конечно, это было не единственной и не самой обоснованной жалобой из тех, что я слышал, но в ней ясно прослеживалась тоска о том пике роскоши, который верхние слои калькуттского общества знавали в те дни, когда эти же самые и многие другие люди с энтузиазмом корпели в Клубе-300 над каталогами породистых рысаков, лучших из которых они приобретали в Ирландии и Англии, откуда их везли за тридевять земель по морю ради развлечения новых владельцев на скачках по выходным дням.
Читать дальше