Мишель Пессель - Золото муравьев

Так начиналась ученая карьера Чомо Кёрёши, одного из основоположников современной тибетологии.

Из крошечного окошка кельи, в которой жил когда-то Кёрёши, я глядел на вершины Гималаев. Я задавал себе все те же вопросы, что мучили и моего предшественника. Не из этих ли самых мест начался путь наших далеких предков? Впрочем, что касается прямых предков венгерского народа, то тут Кёрёши, надо полагать, все же был довольно далек от истины. Во всяком случае венгерский язык не принадлежит ни к китайско-тибетским, ни к индоевропейским языкам. Вместе с финским он входит в финно-угорскую группу, и логичнее было бы искать истоки правенгров на севере, а не на востоке. Как бы то ни было, в поисках родины своих пращуров Кёрёши отправился именно на восток.

Сидя на полу в келье венгерского исследователя, я спрашивал себя, приходило ли Кёрёши когда-либо в голову, что здесь, в Зангла, ему было рукой подать до сердца прародины индоевропейцев? Ведь в считанных днях пути лежала страна охотников на горных козлов, язык и внешний облик которых куда больше походили на современных европейцев, чем у большинства народностей, что встретил Сикандер Бек к востоку от Александрии.

Кёрёши посвятил двадцать лет жизни изучению тибетской литературы. Когда ему исполнилось пятьдесят восемь лет, ученого вновь охватила тяга к поискам истоков своего народа. В феврале 1842 года он сообщил членам Азиатского научного общества, в котором также состоял, что отправляется из Калькутты через Тибет в Среднюю Азию. Целью путешествия был поиск племени югуров, или унгаров, по предположению Кёрёши — прямых потомков правенгров. 24 марта того же года ученый прибывает в город Дарджилинг, где ожидает разрешения властей отправиться в Сикким, а затем в Лхасу. И когда все было готово для продолжения маршрута, Сикандер Бек, он же Чомо Кёрёши, тяжело заболевает. Приступ лихорадки укладывает его в постель. Ученый отказывается принимать какие бы то ни было лекарства, кроме местных снадобий, рецепт которых в свое время передал ему Муркрофт. К сожалению, состояние больного тем не менее ухудшается. В эти дни ученый вспоминает о своей давней экспедиции в Заскар. Он вспоминает о встреченных тогда и преодоленных трудностях, он вспоминает о мучительном холоде в узкой келье замка королевы Занг-ла, когда лишь усилием воли заставлял себя вынимать руку из складок одежды, чтобы окоченевшими пальцами перевернуть страницу лежавшей перед ним книги. Эти подробности известны благодаря запискам представителя британских властей в Дарджилинге. 11 апреля 1842 года, накануне дня, назначенного для отъезда, Чомо Кёрёши умирает. И по сей день корни венгерского народа, поиску которых бесстрашный путешественник отдал столько сил, со всей точностью так и не установлены.

Я спрашивал себя, не удалось ли мне чуть ближе, чем Кёрёши, подойти к точке, связывающей Восток и Запад, к тому недостающему звену в цепочке, связывающей народы Европы и Азии? Я был уверен, что этим недостающим звеном является народ минаро.

Погрузив свои вещи на пони, мы распрощались со старым царем Зангла — несомненно, самым бедным феодальным монархом из всех, которые когда-либо существовали. Путь лежал на север. Мы шли к монастырю Тхонде, находившемуся у лежащего на высоте 5140 метров перевала Тхонде-ла.

На следующий день, приобретя еще одного пони — для Мисси, мы покинули Заскар и двинулись по направлению к перевалу. Идя по дороге, я спрашивал себя, чем стало для меня изучение Гималаев? Не превратилось ли оно уже в своего рода одержимость? Как знать, не предстоит ли и мне, как Чомо Кёрёши, отдать всего себя без остатка поиску следов седого прошлого и не лучше ли было заняться постройкой своего собственного будущего… Но почему так неодолимо влекла меня к себе земля минаро?..

С перевала открывался не сравнимый ни с чем, ошеломляющий и величественный вид на долину — и это зрелище заставило меня позабыть об усталости. Мне вспомнилось, как еще в детстве я был зачарован настенной росписью в пещерах, а позднее — каменными орудиями, обработанными руками наших далеких предков. Вот и сегодня я был очарован удивительной коллективной памятью жителей Гималаев, памятью, сохранившей до наших дней события тысячелетней давности. Меня зачаровывали самые невероятные на первый взгляд истории Геродота — от Царства женщин до страны муравьев-золотоискателей. Мой неизменный интерес к прошлому я могу объяснить лишь самой человеческой природой. «Человек без традиции — не человек» — так сказала мне когда-то молодая индейская женщина в Мексике. А раз так, то, быть может, «человек разумный» смог сохраниться как вид главным образом благодаря способности изучать свое прошлое и извлекать из него уроки? В таком случае мою любознательность по отношению к древней истории следовало бы рассматривать как проявление инстинкта самосохранения, присущего всему живому, в том числе и роду человеческому.