Виктор Кирюшкин - Говорящий ключ

Ночью тревожно залаял Хакаты. Большаков, по охотничьей привычке спавший всегда на одно ухо, тотчас вышел из палатки, захватив карабин. Собака металась по стану, лая в пустоту повисшего над рекой тумана. Большаков прикрикнул на Хакаты, заставил его замолчать и прислушался. Было тихо, только изредка долетали всплески рыбы. Туман струился над рекой и, казалось, будто второй поток молочно-белой воды стелется по ее поверхности. Проводник стоял вглядываясь и напрягая слух. Хакаты, насторожив уши, изредка лаял, ориентируя Большакова. Умный пес словно понимал, что от него требуется. Ниже стана, у того места, где вечером ловили рыбу, река делала крутой поворот вправо. Здесь туман клубился еще гуще, чем над прямым руслом реки, у лагеря. Большаков силился разглядеть что- нибудь, но его взгляд не смог проникнуть сквозь завесу тумана. Лишь на одно мгновенье ему показалось, что на повороте зачернел плот или большая карча, и тотчас скрылась за низким мысом, выступающим с другого берега реки. Большаков постоял немного, вспомнил о дыме неведомого костра. И костер, и тревожное поведение собаки, которая не станет лаять по-пустому, — все это имело какое-то отношение к недавним событиям — пожару, пропаже вьюка и плана Говорящего ключа. Ему стало ясно, что кто-то проплыл по реке крадучись, чтобы незаметно миновать стан экспедиции. Ночью, да еще в туман, на такой риск мог пойти только отважный человек, знакомый с быстрыми таежными реками. Пожалуй, сам проводник мог бы пуститься в такое плавание лет двадцать назад, когда был помоложе и покрепче, теперь же не рискнул бы отважиться на это.

— Карауль, друг, карауль, — потрепал Большаков Хакаты за взъерошенный загривок и вернулся в палатку, решив утром же поискать следы неведомых людей.

***

Кирилл Мефодиевич действительно на секунду увидел смутные очертания длинного, узкого плота в тот момент, когда плот скрывался за поворотом реки. Если бы не туман, старый таежник увидел бы и людей. Один из них правил кормовым веслом, привязанным к вбитому между бревен колу, другой полулежал на середине плота, где были поставлены хвойные ветви и сложен груз. В кормщике проводник узнал бы Петра Кандыбу, а в другом — Алексея Марченко, недавно покинувшего экспедицию.

— Пронесло! — с видимым облегчением сказал Марченко, когда палатки лагеря остались за поворотом. — Проклятая собака, чуть было не выдала. — Вынув платок, он вытер пот с лица.

— Слабоват ты, Алексей, на расплату, — презрительно произнес Кандыба. — Шкодить умеешь, а чуть что — в пот бросило.

— Приятного мало. Меня хоть и отпустили, а все же подозрение имели. Этот старый леший Большаков все принюхивался. А здесь у нас его мешок с припасами, продукты, грохот для бутары... статья обеспечена.

— Ну. счастлив твой бог. Хотел было я пристать к берегу, да раздумал. Пожалел тебя.

— А это? — Марченко придвинул к себе лежащее рядом ружье. Его лицо стало злым, глаза впились в Кандыбу.

— Стал бы стрелять? — сдвинул и без того густые брови Кандыба.

— Что же, мне из-за твоей дури пропадать, что ли? Хватит болтовни, прошли — и хорошо. Пусть они теперь поищут Говорящий ключ, мы там раньше будем, а они здесь увязнут, на пустом месте. Здесь подряд несколько ключей, пока их разведают, осень придет. Мы свое дело сделаем.

— Да... — протянул Кандыба. — Не знал я, что ты с ружьем сидел. Обязательно бы пристал. Правду говорят, что надо пуд соли с человеком съесть, чтобы его узнать. — Кандыба усиленно заработал веслом, направляя плот дальше от берега. Оба замолчали, угрюмо поглядывая один на другого, и каждый из них думал, что его товарищ ненадежен.

Петр Иванович Кандыба, пожалуй, и в самом деле был ненадежным товарищем для Марченко, который не остановился бы даже перед преступлением из-за наживы. Но обоих объединяло одно стремление — разбогатеть, хотя конечные цели у них были разные.

Алексей Марченко родился и вырос на прииске Кухчан. Его знали все местные старожилы за неплохого старателя. До войны он даже был некоторое время бригадиром в старательской артели на одном из участков прииска. Но так было до войны. Возвратясь из армии, Марченко совершенно переменился. В артель он не пошел, а стал стараться в одиночку или объединяясь на время с другими вольноприносителями металла. Марченко вернулся на прииск в конце 1944 года, будучи демобилизован после тяжелого ранения. О своей службе он не любил рассказывать, отделываясь общими фразами. Это было не случайно. Кроме всем знакомой биографии старателя, имелись и никому не известные ее страницы, замаранные кровью и грязью.