Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет

Пусть же тот, кто увидит мои обелиски по прошествии лет, восклицает: «Вот что было сделано ею». По моему приказу была воздвигнута эта вершина, покрытая золотом. Я правлю этой страной как сын Изиды; я могущественна и как сын Нут, когда Солнце покоится в Утренней Ладье и пребывает в Вечерней Ладье. И да пребудут они вечно, как Северная звезда. Поистине, Мое Величество украсило два эти обелиска золотом ради Отца моего Амона и из любви к нему, дабы увековечить его имя; и да стоят они вечно в пределах этого Храма. Они сделаны из одного цельного куска гранита, и нет в них ни частей, ни сочленений».

* * *

Я направился к огромным воротам, построенным вторым царем из династии Птолемеев и некогда ведшим к храму Мут, но теперь выводящим прямо в окруженные пальмовыми деревьями поля.

Невозможно было отвести взгляд от их совершенных очертаний и щедро украшенной поверхности. Их свод венчало скульптурное изображение крылатого Солнца (по представлениям древних — оберег, не допускающий проникновения в храм темных сил).

В прямоугольной красной комнате я устало прислонился к стене, на которой было выведено имя Филиппа Македонского (прекрасно сохраненную бережливой египетской землей монету с его изображением я нашел на следующий день в десяти милях от этого места).

Я пробирался сквозь заброшенные дворы мимо разрушенных святилищ Карнака; мимо серых осыпающихся стен, покрытых скульптурными рельефами; мимо святилищ из розового гранита, давно лишившихся своих статуй, изображавших египетских богов и богинь; обходя нагромождения разбитых каменных блоков. Погруженный в свои мысли, я шел по широкой неровной дороге, которая когда-то была зданием — но здание уже давно обвалилось и со временем вовсе исчезло. Предо мной лежало настоящее кладбище искалеченных Сфинксов и идолов с головами львиц. С опаской обходя кусты колючей ежевики, в изобилии произраставшей в разрушенном зале Тутмоса III, я добрался до едва сохранившегося святилища в дальнем его конце и остановился, задумавшись, под его низким архитравом. Какие цари гордо шествовали через этот зал, оставляя на его колоннах и стенах описания своих побед, и где сейчас эти цари? Бородатые лица Тутмоса, Аменхотепа, Сети, Рамсеса, Тутанхамона и Птолемея вереницей промелькнули перед моим мысленным взором и вновь растворились в воздухе. Оправдана ли была их гордость, — подумалось мне, — если всем их творениям все равно суждено было обратиться в пыль? Не разумнее ли было идти по жизни скромно и тихо, никогда не забывая о том, что всем, чем мы владеем, мы обязаны исключительно благоволению высших сил?

Когда моя прогулка по этому городу разрушенных храмов наконец подошла к концу, Солнце уже близилось к закату; подобно змее, выползающей из корзины на зов своего заклинателя, на землю надвигались сумерки.

Один из царей двадцать второй династии решил обнести все храмы Карнака окружной стеной из сырцового кирпича, и когда работа была закончена, общая протяженность стены составила полторы мили. Карнак — эго сага в камне, эпос о титаническом труде и неотвратимом разрушении, почти уничтоженная временем, но все же бессмертная слава!

Я подождал до тех пор, пока над горизонтом не разлился, блистая всеми оттенками от золотисто-желтого до ярко-красного, подобно ослепительному трепещущему нимбу над головой ангела, живописный, хотя и скоротечный, закат, и отправился восвояси. Грандиозная панорама пустынной равнины с переливающимися в лучах заходящего Солнца всеми цветами спектра древними развалинами заставила меня на миг замереть на месте от восторга.

Снова и снова возвращался я в Карнак, чередуя серьезные исследования с обычными увеселительными прогулками, и каждый новый день неизменно обогащал меня какими-нибудь необычными фактами и неизгладимыми впечатлениями. Очарование Карнака охватывает вас постепенно, как наползающий от реки туман — его начинаешь замечать только тогда, когда он уже со всех сторон окружил вас. Люди не слишком утонченные и чувствительные, пожалуй, не увидят здесь ничего, кроме полуразвалившихся храмов, разбросанных кирпичей, камней, пыли и засохшего строительного раствора. Тем хуже для них! Но многие души при виде этих величественных развалин пришли бы в благоговейный трепет, ощутив их красоту и достоинство даже в их нынешнем плачевном состоянии.

Мне повезло, во время моего пребывания в Карнаке весь мертвый город был предоставлен исключительно мне одному. Меня никто не беспокоил, и ничто не нарушало царившей вокруг абсолютной тишины, если не считать усыпляющего жужжания пчел и веселого чириканья воробьев. Была самая середина лета, и толпы распаренных туристов уже покинули Луксор, спасаясь от надвигающейся нестерпимой жары и бурного всплеска насекомой и животной жизни, наблюдающегося в Южном Египте в это время года. Мухи, москиты, скорпионы и змеи, не говоря уже о прочих тварях, становятся необычайно активными при температуре, которая парализует людей, но, похоже, оживляет самые отвратительные существа, прежде всего — насекомых. Но возможность вести свои научные изыскания в одиночестве с лихвой компенсировала все эти неудобства, и даже жара, как мне показалось, ничуть не умерила моего исследовательского задора. И вообще, я пришел к заключению, что с Солнцем вполне можно поладить. Отчасти это было вопросом внушенной себе самому ментальной установки. Стоит вам только подумать, что беспощадное Солнце вот-вот вызовет у вас слабость или обморок, и защитный барьер немедленно рушится — вы получаете солнечный удар. А вот искренняя вера в свои внутренние ресурсы весьма ощутимо их активизирует.