В. Васильев - Два года в тундре

— Садись на снег и поезжай прямо вниз, а я с собаками следом. Возьми молоток, все же будет чем тормозить! — предложил Меньшиков своей спутнице.

Дорошенко нерешительно села на снег и медленно стала сползать. Вот она начала двигаться быстрее и, поднимая облака снежной пыли, скрылась в глубоком снегу у подножия горы. Меньшиков достал собачьи цепи, обмотал ими полозья нарты и подсунул под копыл остол, после чего сел на снег и уперся одной ногой в копыл нарты, а другой — в снег. Левая рука держалась за дугу.

— Хак! Хак! — Нарты двинулись вниз.

Собаки во весь опор неслись рядом с нартой, но все же начали заметно отставать. Меньшиков напрягал все силы, чтобы уменьшить скорость. В самый критический момент он почувствовал, как нарта, словно ее поддало снизу, резко подпрыгнула в воздух и вдруг остановилась. Кругом, виляя хвостами, стояли спутавшиеся собаки.

— Ну, как?

— Крутая горка, чорт ее возьми!

— Да! — смеялся Легостаев. — Ермил даже дорогу вспомнил, говорит, что тут-то как раз и ехать надо было!

Подошедший Ермил подтвердил слова Легостаева и стал описывать дорогу впереди.

Дальше поехали по узенькой речке. Появились густые заросли ивы и тополя, из которых то и дело взлетали куропатки. Вокруг виднелись следы зверей. Снова путь пересекла росомаха и скрылась в зарослях. Легостаев шел впереди и вдруг как-то странно опустился на снег.

— Что опять случилось?

— Ослеп! Ничего не вижу.

Беднягу пришлось посадить на нарты. Резкие боли в глазах испытывал также и Меньшиков, хотя почти и не снимал очков; у него временами словно туман набегал, предметы сливались и таяли в дымке. Страшная «полярная слепота» неожиданно сделалась спутницей отряда.

На ночлег расположились в лесистой пойме. Продовольствие кончалось. Перед сном сварили последнее мясо, хлеба уже не было. Собакам тоже пришлось урезать норму, так как корма для них осталось всего на полторы кормежки, а ехать, в лучшем случае, предстояло три дня. Вечером пошел снег. Каюры забеспокоились.

— Пойдет пурга, пропадем, мольче! — говорили они.

Утром палатка прогнулась от толстого слоя лежащего на ней снега. Ночью Легостаев стонал от боли в глазах, часто просыпался и поругивался. Где-то невдалеке кричали куропатки. Под вечер снегопад стал утихать. Фома не отходил от костра и сидел, понуро опустив голову. Ермил собирал дрова.

— Слушай! Куропаток-то сколько! Пошел бы с ружьем, может набил чего собакам.

— Как их набьешь? — недовольно возразил Фома. — Разве не видишь — пурга. Когда вот так-то без корму бываешь, все равно ничего не промыслишь, сколько ни ходи! — добавил он понуро.

— Что же ты предлагаешь, надо же что-нибудь делать?

— А чего будешь делать? Ждать надо!

— Ждать? Конца пурги? Так ведь собаки подохнут!

— Ну и пусть дохнут, а я не пойду! — категорически отказался Фома. Убеждать его было бесполезно.

На охоту пошел Меньшиков. С ним вызвалась и Дорошенко.

— Ну и народ! — вздохнул Легостаев.

Слепота у него еще не прошла, и он с трудом разбирал предметы. Плохо видел и Меньшиков. На охоту он взял малопульку и пошел по протоке. По свежему снегу виднелись следы птиц.

— Вон, смотри, куропатка! — указала Дорошенко.

— Где?

— А вон там, у кустиков.

Меньшиков прицелился в белый бугорок, выстрелил и только тогда заметил, что в пяти шагах от того места, куда он стрелял, выскочила куропатка и, пробежав несколько шагов, остановилась. Не спуская с нее глаз, Меньшиков перезарядил винтовку, тщательно прицелился и нажал на спуск.

Взмахнух крыльями, птица неподвижной осталась на снегу. Пошли дальше. Дорошенко указывала птиц, а Меньшиков стрелял. Часто случалось, что он принимал за птицу упавший с дерева комок снега. Бить наверняка можно было только после того, как птица, пробежав на глазах несколько шагов, снова останавливалась. В лагерь возвратились, когда уже начало темнеть. У пояса Меньшикова болталось шесть птиц.

— Завтра поедем, — встретил его Ермил. — Тут дорога одна, не запутаешься. Да и пурга меньше стала.

Ехатъ надо было обязательно. Меньшиков скормил собакам половину оставшейся рыбы, но этого было мало. Фома подошел к нарте, где лежали куропатки, собираясь их забрать.

— Ты куда их берешь?

— Варить, мольче, буду!

— Обожди. Сколько времени нам ехать, Ермил?

— Дня три-четыре проедем.

— Ну, а сколько корму осталось у собак?

— Нисколько нету, последние крохи отдал сейчас!

— Так ты обожди куропаток варить, завтра собакам бросим.