В. Васильев - Два года в тундре

Дорога по другую сторону перевала оказалась очень плохой. Пошел мокрый спег, сменившийся скоро дождем. В тундре был хорошо виден каждый ручеек, но в лож бинах вода предательски накапливалась под снегом. Одну из рек пришлось переезжать уже по воде, идущей поверх льда.

Ваня Рентыургин, не обращая внимания на проливной дождь и слякоть, отправился на разведки в стойбище.

В палатке начальника отряда было созвано производственное совещание. По расчетам Скляра, Канчалан был уже недалеко. Перед отрядом стала задача — пристроить оленей на пастбище, оставив для летнего продвижения только годных под вьюк быков. Своими силами уберечь весь табун для партии было невозмоясно, и тратить на это энергию было нерационально, так как кочевка подходила к концу. Оленей следовало бы продать при наличии покупателей или, в крайнем случае, отдать на сохранение.

Рентыургин вернулся не в духе:

— Опять кулаки, да еще похуже Вуук-Вукая! Эти каждый год летом кочевали в залив Креста и торговали там с американцами. Теперь они прячут здесь свои табуны. Вон, смотри, сюда уже идут!

Вошли четверо чукчей в дождевиках из рыбьих пузырей, чем сразу обнаружили свою связь с побережьем. У одного из них на шее висел великолепный цейссовский бинокль. У чукчи, присевшего у самого входа, был рваный дождевик и заплатанные нерпичьи обутки. Каждому он торопился уступить свое место. Переговоры повел старший хозяин. Он не спросил даже, кто и откуда пришел, видно, что Вуук-Вукай не напрасно съездил к нему в гости. Хозяина интересовал, главным образом, вопрос — куда хочет итти партия.

— Как называется эта река?

— Качкаургуам.

— Далеко ли итти до Канчалана?

— Дня два! На ваших быках в три или четыре дня дойдете, а может и совсем не дойдете!

По просьбе Скляра, чукча начертил на бумаге схему бассейна реки Канчалана.

Свое название река получает лишь после слияния пяти образующих ее ручьев. Самые большие из них — Тармо и Нинчекваам. При теперешней распутице до Канчалана можно было пройти двумя путями: один вел прямо к низовью реки, другой — в место слияния истоков.

Скляр выбрал второй путь, как более северный, и попросил дать ему проводника. Хозяин указал на чукчу, сидевшего у порога.

— Он говорит, — перевел Рентыургин, — что этот пастух был в прошлом месяце на съезде в Ново-Мариинске. Там его в местный совет выбрали. Зовут его Омрелькот, и он может довести партию до Канчалана.

Когда зашел разговор об оленях, хозяин только рукой махнул. Он не соглашался взять оленей на хранение, из-за опасения, что они вдруг разбегутся и ему придется за них отвечать.

— Но в таком случае мы можем оленей продать!

Хозяин задумался, пожевал зубами и обещал дать ответ завтра.

Прошел день. Из чукотского лагеря никто не шел. Возможно, что это объяснялось распутицей, но вероятно и то, что ушедший туда в гости Игы наговорил чего-нибудь лишнего. В последнее время он опять воспрянул духом, видимо, собираясь перейти к новому хозяину.

Скляр поехал к чукчам на собаках.

Это было богатое и многолюдное стойбище. Полога были так высоки, что в них можно было свободно стоять во весь рост.

Яранги пастухов были в ужасном состоянии: сквозь многочисленные дыры в покрышке непрерывно лил дождь. Особенно плохо жил новый проводник Омрелькот. Зимою у него умерла жена, оставив ему годовалого сына. Омрелькот выхаживал его, как умел, совал малютке в рот жеваное мясо или прикладывал его к своей чахлой, костистой груди. Дочь Омрелькота, девочка лет двенадцати, также мазала жиром свои едва намечающиеся груди, — ребенок хватал их губами и, обманутый их теплом, ненадолго засыпал. Видно было, что здесь царила настоящая нищета.

— Почему так худо живешь, Омрелькот?

— Болен я, худо работаю, жена все время болела тоже. Ртов много, а рук мало.

— У тебя есть олени?

— Есть.

— Сколько?

— Семь.

Рентыургин переспросил еще раз. Не хотелось верить, что есть чукча еще беднее Игы.

— Говорят, что ты был в Ново-Мариинске. Расскажи, что ты там видел?

— Людей много видел.

— Ну, а что говорили на съезде?

— Далеко сидел, плохо слышал!

— Как же тебя в местный совет выбрали?

— Коо! Подошел русский и сказал: «Будешь теперь все равно как эрэм» (начальник).

Так и не добились от него толку. Может быть просто он не сумел рассказать, или не доверял нам, или хозяин не велел ничего говорить, но во всяком случае получалось так, что выбранный представитель власти находился в полном подчинении и зависимости у кулака. Он даже не мог приказать своему хозяину, чтобы тот взял на сохранение быков экспедиции.