Александр Стесин - Вернись и возьми

Пунктом назначения был полевой госпиталь в регионе Мбандака. В госпитале было два отделения: женское и инфекционное. Женская часть была отведена для жертв массовых избиений и изнасилований, совершенных боевиками май-май. Около тысячи женщин, по сто на палату. Люсьен работал во втором, инфекционном корпусе, где содержались больные трипаносомозом, то бишь сонной болезнью. В наше время это смертельное заболевание лечится на ранних стадиях, но риск смертности от самого лечения — выше десяти процентов. Впрочем, ранних стадий там практически не бывало.

Еще в Киншасе, в предвкушении предстоящей миссии, Люсьен приобрел книгу, которая показалась ему пособием для начинающего врача. Пособие называлось «Сердце тьмы». За год работы в Мбандаке он перечитал знаменитую антиутопию Конрада рекордное количество раз, поскольку другой литературы у него с собой не было. «Столько шуму сделали вокруг этой книги, но никто не понимает, о чем она. А до меня дошло: это все о сонной болезни. Перечитай внимательно. Безумие Курца, его блуждания. Классическая симптоматика! И демоны, которые мучают главного героя, — всего-навсего трипаносомы. Это, конечно, ничего не меняет, но когда я там, в джунглях, это понял, мне почему-то стало спокойней». Вернувшись в столицу, Люсьен бросил медицину и занялся бизнесом.

Бережно раскладывая по полу многочисленные фотографии, сделанные во время путешествия в «сердце тьмы», он и сам походил на литературного персонажа — какого-нибудь сумасброда-ветерана, чье любимое занятие — уединенное разглядыванье боевых регалий, хранящихся в несгораемом сундуке; на человека, вернувшегося из ада и не сумевшего заново привыкнуть к обычной жизни.

С тех пор как я вернулся из Африки, прошло чуть меньше двух лет. По возвращении мне потребовалось хороших полгода, чтобы окончательно оправиться от всех тропических болячек, и еще больше, чтобы почувствовать, что вернулся. Раз в пару месяцев я испытываю внезапную потребность в скомканных звуках африканской речи и пряных запахах африканской пищи. Я сажусь в метро, доезжаю до 116-й улицы. Это — Гарлем, та его часть, за которой в последние годы закрепилось название Литтл Сенегал. Если пройти несколько кварталов на восток, попадешь в Испанский Гарлем, где селятся выходцы из Пуэрто-Рико и Доминиканской Республики. А чуть севернее, где-то в районе 125-й, начинается Гарлем американских негров. Динамика отношений между новой африканской диаспорой и их соплеменниками, попавшими в рабство к американским плантаторам три века назад, — отдельная тема. Коротко говоря, культурного сходства между ними практически нет, а братской любви — и подавно.

Для белого ньюйоркца до недавнего времени все сводилось к единственному правилу: по африканскому Гарлему можно гулять беспрепятственно, а от афроамериканского лучше держаться подальше. Но сейчас Гарлем меняет лицо, на месте грязнокирпичных трущоб возносятся новые многоэтажки, цены на недвижимость растут с экспоненциальной скоростью. Авеню Фредрика Дугласа уже не считается опасным районом: в бывших негритянских барах гуляет золотая молодежь из Гринвич-Виллиджа. Ветры джентрификации уносят остатки голытьбы далеко на север. Вот и Литтл Сенегал, разросшийся было до размеров Чайна-тауна и Литтл Раши, за последние год-два снова сократился до крохотного пятачка. Как будто колонизация Африки повторилась здесь в миниатюре.

И все же на этом пятачке, по периметру 116-й улицы с ее окрестностями, меня до сих пор встречают искомые приметы африканского быта. Вот рынок Мэлком Шабазз, где продаются пестрые платья, музыкальные инструменты, сакральные маски, статуэтки и прочие предметы. Вот продавцы в безразмерных туниках бубу, целыми днями читающие Коран или перебирающие четки. Вот корпулентные матушки в воскресных нарядах. Каждую вторую зовут Фату. Каждая третья — хозяйка чоп-бара. Вот сенегальский чоп-бар «Африка Кинэ», где в любое время суток можно заказать традиционные тьебу джюн, мафэ и яссу. По правую руку от сенегальской едальни находится другая, гвинейская, под названием «Салимата», а по левую — булочная «Ле Амбассад». Палатки и лотки с благовониями, обшарпанные забегаловки, салоны африканской завивки… Вот молодая женщина сидит на асфальте; рядом с ней — пляжная подстилка, на которой разложен «ходовой товар»: паленые копии сумочек «Гуччи» и «Луи Виттон». Возможно, у себя на родине, в Дакаре или на острове с запоминающимся названием Горе, она тоже сидела на земле в ожидании покупателей, но там это было в порядке вещей и не выглядело так удручающе, как в контексте нью-йоркского этнического гетто. Проделав путь через Атлантику, уличные торговцы Сенегамбии перебрались из одной нищеты в другую, куда более бесправную и безысходную.