Владимир Санин - За тех, кто в дрейфе!

Обходя лагерь с другой стороны, Семенов проверил второй аварийный склад, сбил с брезента снежный надув и отметил, что нарты, на которых лежали запасы, вмерзли в лед. Кажется, пустяк, а если начнутся подвижки, без трактора эти нарты и с места не сдвинешь. И вообще Семенов верил, что самые печальные последствий вызывают не серьезные недосмотры – опытный начальник таких не допустит, а именно пустяки: оторванная пуговица или сломанная застежка – «молния» (вот тебе и воспаление легких), еле заметный, никчемный ропачок на взлетно-посадочной полосе (злосчастный ропачок, из-за которого когда-то АН-2 скапотировал), не смененная вовремя батарейка карманного фонаря (не забыл бы про нее Соболев – не искупался бы в океане) и прочая ерунда, иной раз ускользающая от глаз не только первачков. Тогда, много лет назад, снежная слепота поразила Семенова потому, что дужка от очков плохо держалась, а привернуть ее все было недосуг. Вот и потерял в суматохе очки, а других под рукой не оказалось… Так что нужно сказать дяде Васе, чтоб обколол и высвободил нарты…

Кореш радостно залаял и рванулся к приближавшемуся Груздеву, который одной рукой протянул ему кусочек сахара, а другой вручил Семенову листок с координатами.

– К сожалению, вы правы, – отбиваясь от Кореша, поведал Груздев. – Уйди, попрошайка! Скорость дрейфа резко увеличилась: за вчерашние сутки – восемь, за сегодняшние – десять километров.

Семенов хмуро повертел листок в руках: Льдину выносило в Гренландское море значительно быстрее, чем ожидалось. Предположение Свешникова о генеральной линии дрейфа оправдывалось, хотя вряд ли Петр Григорьевич будет этим очень доволен.

– Один раз брали координаты? – без особой надежды спросил Семенов.

– Трижды! Сам себе не хотел верить.

– Это вы нарочно, – проворчал Семенов, пряча листок. – Радиограммы пачками получаете, домой рветесь, – вот и гоните Льдину на чистую воду.

– Зимой «козлом отпущения» был Рахманов, а теперь, видимо, пришла моя очередь.

– Ваша, – согласился Семенов. – Если ребята узнают, что нас устойчиво несет «под горку», в открытое море, – кто будет виноват? Астроном!

В декабре Льдина долго петляла в приполюсном районе, то оказываясь на расстоянии пятидесяти – шестидесяти километров от заветной точки, то отдаляясь от нее. А к Новому году северо-восточный ветер с порывами до тридцати пяти метров в секунду стремительно погнал Льдину от полюса. И хотя ветер не был единственным фактором, определяющим линию дрейфа, молодежь в кают-компании изощренно ругала и проклинала пургу, а вместе с ней «бога погоды» Рахманова, возлагая на него главную ответственность за то, что Льдина явно уходит в сторону от полюса, и, следовательно, торжественная церемония смазки земной оси и выдача дипломов не состоятся. Семенов вслух сочувствовал первачкам; а про себя посмеивался над их горем: сам он дрейфовал через полюс (точнее, Льдина прошла в трех километрах восточнее, и несколько энтузиастов отправились к полюсу пешком, определились и сфотографировались на фоне флага), но особенно волнующих ощущении при этом не испытал. После папанинской четверки на земной макушке побывало много народу, никак не меньше полусотни, а раз так, то прелесть первооткрывания отсутствовала и гордиться было нечем. А вот что действительно плохо, так это то, что если дрейф будет продолжаться с такой скоростью, возможны всякие неожиданности… Сегодня же нужно проверить, в каком состоянии запасной аэродром.

Последние слова, задумавшись, Семенов произнес вслух.

– Опасаетесь подвижек? – спросил Груздев.

– В ближайшие дни, по-видимому, пересечем гринвичский меридиан и войдем в западное полушарие, – продолжал размышлять Семенов. – Нас явно выносит в район между Шпицбергеном и Гренландией, немного, пожалуй, южнее линии дрейфа папанинской Льдины.

– Опасаетесь подвижек? – повторил Груздев.

– Дались вам эти подвижки! Ладно, я к Томилину. Кстати, можете меня проводить, там для вас лежит радиограмма. Наверное, – Семенов сощурил глаза, – от бабушки.

– Не будь вы начальник станции, – Груздев вздохнул, – я бы вам сказал несколько исключительно теплых слов!

И побежал в радиорубку.

В этот день, однако, навестить запасной аэродром Семенову не удалось.

К обеду небо стало покрываться рваными перистыми облаками, а спустя несколько часов его сплошь затянули зловещие чечевицеобразные облака, похожие то ли на дирижабли, то ли на подводные лодки, и пошел сухой игольчатый снег. Этим приметам, припомнил Семенов, Андрей верил больше, чем своим «игрушкам»: быть пурге. Ожидаемая, она все-таки налетела по-разбойничьи внезапно и с гиканьем, воем и свистом стала разгонять людей по домикам. А вскоре темная пелена облаков слилась с густой снежной мглой, взметнувшейся с поверхности, и вся эта масса сорвавшейся с цепи атмосферы обрушилась на станцию.