Владимир Санин - Семьдесят два градуса ниже нуля

Подумал о том, что нужно не забыть приготовить клюквенный морс, и потрогал рукой бак. Уже чуть теплый. Ватина придумка: бак с герметической крышкой, завинченной болтами. На стоянке набьешь его снегом, подключишь теплоэлектронагреватель – ТЭН от бортовой сети, и получаешь больше ста литров воды. Хватает и на камбуз, и на мытье посуды, и на морс. Воздух на куполе сухой, носоглотку дерет наждаком, вот Петя каждому и дает в дорогу двухлитровую флягу с морсом, вешай ее в кабине и пей сколько хочешь.

Тягач дернулся, остановился, и Петя пребольно ударился спиной о плиту. Морщась, стал ждать нового рывка, но его не последовало: наоборот, Сомов чуть приглушил двигатель. Петя обул унты, оделся, вышел в тамбур и приоткрыл дверь. Ни зги не видно, снова низовая метель, будь она неладна. Соскочил на снег, тщательно прикрыл дверь тамбура и залез в кабину.

– Дульник начался, туда его в качель! – выругался Сомов.

И вдруг, рывком откинув дверцу, заорал:

– Куда прешь?!

В двух шагах слева прогромыхал Ленькин тягач. Ленька явно сходил с колеи куда-то в сторону. Сомов выскочил из кабины, бросился за тягачом, исчез в снежной пелене, но через минуту вернулся, шаря вокруг руками, к &к слепой.

– Говорил бате: не бери щенка! – усевшись на место, плачущим голосом проговорил он. – Ищи теперича иголку в сене! Сиди! – прикрикнул на Петю, который порывался выйти из кабины. – Еще тебя потом разыскивай!

– Но ведь нужно что-то делать! – захлебнулся тревогой Петя. – Нужно обязательно что-то делать!

Поземка при семидесяти градусах ниже пуля в Центральной Антарктиде – явление редкое и всякий раз вызывает удивление, потому что при сверхнизких температурах природа замирает: недвижим скованный холодом воздух, и снежные частицы мирно покоятся, тесно прижимаясь друг к дружке. Но вдруг устойчивое равновесие нарушается, где-то вздрагивает, просыпаясь от спячки, воздушная масса, и все вокруг приходит в движение: начинают кружиться в феерическом танце оторванные от поверхности снежинки, бритвой прорезает белую пустыню ветер, повышается температура. А через несколько часов словно устыдившись противоестественности своего поведения, природа вновь замирает.

Случается такое не каждый год, а тут дважды за ночь низовая метель!

В ту поземку, когда Гаврилов чуть не погиб, кое-какая видимость все-таки оставалась, колею можно было различить, и поезд ушел вперед.

Теперь же ветер усилился метров до десяти в секунду, и взметенные в воздух снежинки уничтожили всякую видимость. Водителям пришлось остановить свои машины: колея исчезла, и они рисковали свернуть в сторону и заблудиться или напороться на идущего впереди.

Обидное для походника явление – поземка, украденная видимость. В двух-трех метрах над поверхностью купола стелется пелена. Заберешься на кабину – над тобой чистое небо, ясное и безмятежное, и впечатление такое, будто стоишь ты по пояс в снегу. Спускаешься вниз – и полностью теряешь ориентировку в окружающей тебя белой мгле. Осыпай проклятиями природу, но терпи и жди, нет видимости – не искушай судьбу. Сколько будет кружить поземка – столько и жди.

В низовую метель, по заведенному Гавриловым порядку, водители должны были, не мешкая, собираться в камбузном балке. Это делалось для того, чтобы установить наличие людей и прояснить ситуацию. Покидали тягачи и брели вслепую по колее, добирались до камбуза и с облегчением снимали подшлемники с обожженных ветром лиц. В этот раз пришли все, кроме Гаврилова да еще Алексея, который воспользовался остановкой и вводил в батину кровь новокаин и глюкозу.

– Надо искать Леньку, – начал Давид, – машина у него безбалковая, заглохнет двигатель – пиши пропало.

– А как ты собираешься искать? – посасывая пустой мундштук, хмуро спросил Маслов. – Локатор из Мирного затребуешь?

– Щенок! – зло сказал Сомов. – Знать бы, как далеко он попер…

– Далеко не мог, – примирительно сказал Давид. – Осознал, что видимости нет, остановился и ждет.

– Я, к сожалению, в этом не уверен. – Валера покачал головой. – Не в Ленькином характере остановиться и ждать. Боюсь обратного: понял, что заблудился, и шастает в поисках колеи.

– Это уж точно, шастает, – кивнул Сомов. – Силы на рубль, ума на копейку!

– Злой ты, Василий, – неприязненно проговорил Давид.

– Все высказались? – тихо, подражая батиной манере, произнес Игнат. И, выждав паузу, спросил: – Какие будут предложения?