Валерий Генкин - Водолей и Весы

Наступил Лелин день рождения. У Судариковых собрались гости.

Леля испекла свой фирменный пирог с капустой. Было весело и шумно. Поздравляя Лелю, Игорь Бусел произнес витиеватый тост и вручил подарок маленький знак Весов на тонкой цепочке.

— Вот это мудро, — закричала густым басом высокая румяная блондинка, Лелина подруга Наташа, — какой же это астроном без своего знака зодиака!

И тут же возник спор об астрологии.

— А что, — говорила Наташа, — в устройстве мира не все еще понятно. Но может, и вправду действуют на нас планеты.

Наташа работала в редакции одного популярного журнала и отличалась широтой взглядов.

— Умница, Наточка, я тоже за астрологию, — закричала Леля.

Игорь Бусел скептически улыбнулся.

— Ну да, — сказал, слегка запинаясь, Юра Гаевский, маленький взъерошенный усач, чем-то похожий на Дениса Давыдова, — ты, Игорь, конечно, за рафинированную науку.

— Допустим, — ответил Игорь. — А ты полагаешь, что возможна другая наука, так сказать, рука об руку с чертовщиной?

— А данные Кукушевского тебе ничего не говорят?

— Слыхал я все это — Кукушевский, Лоуэл, болтовни-то много.

— Почему же болтовни? — сказал Юра с легкой обидой.

— Могу сказать определенней — не болтовня это, — а лженаука.

— Что это такое — лженаука? — закричал Юра. — А твоя прекрасная наука застрахована от ошибок?

— Дело не в ошибках, а в определенных правилах действий, в определенном строгом языке. По одним правилам — наука, по другим — что-то иное.

— А я тебе скажу так. Пока возможен свободный спор, как на афинской площади, никакой лженауки не будет. И весь вред не от лженауки или каких-то лжеидей, а от декретированных истин. Все помним про единственно верное учение, про самые научные теории. Ну и что получилось? Когда наука вместо аргументов начинает давить авторитетом — тогда и получается лженаука. А так спорь о звездах сколько влезет — вреда не вижу.

— Ну да, такой демагогией можно оправдать и астрологию, и хиромантию, и графоманию… — раздраженно начал Игорь, рубя рукой воздух.

— Графологию — ты хотел сказать, — заметил Юра. — А вообще у тебя типичный снобизм ученой братии, кое-что узнавшей, но вообразившей, что знает все.

— Ребята, кончайте спорить, давайте лучше выпьем, — сказал Володя, вставая. — Посмотрите, у всех налито?

На другой день с утра у Володи не было занятий, и он, перемыв посуду, поехал к Федору. Тот задумчиво сидел на опрокинутом ведре у деревца черноплодной рябины. Услыхав скрип калитки, он поднял голову и сказал вместо приветствия:

— Все обсуждают…

— Кто? — не понял Володя.

— Да на конгрессе.

— На каком конгрессе?

— Да я и сам не знаю. Конгресс идет. Спорят, спорят. Про космос чего-то.

— Ты-то как их слышишь?

Федор посмотрел на него ясными глазами.

— А вот, — ответил, — рябину снимал, да и услышал вдруг. Вроде как радио.

— Интересно?

— Я тебе потом расскажу, а ты посмотри в газетах — может, встретишь где.

— Послушай, Федор, ты под каким знаком родился?

— Ну подо Львом, — неохотно ответил тот. — А чего это ты?

— Скажи мне, знаки эти, планеты — действуют они на нас, на судьбу нашу?

— Вон ты о чем, — протянул Федор. — А ты как думал?

И Володя вдруг понял — действуют.

Леля тихо и мирно дышала. Володя ворочался в постели. Белый луч чертил на стене таинственные знаки. «Луна», — вздохнул Володя. Нет, к Луне у него не было претензий. Эта бледная красавица делала жизнь приятней. «А что, — подумал он, — если бы у Земли было два спутника, как у Марса? Или не было вообще? О, тогда земная поэзия пошла бы другим путем. Поэт не сказал бы «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна»… Не родились бы слова «Сижу я печальный; с деревьев листва слетает. В садовой беседке так много луны сегодня». Не было бы Лунной сонаты. И так далее, не говоря о том, что все ночи были бы глаз выколи. Нет, Луна — это хорошо». Но почему-то всерьез обиделся, если не сказать взъелся Володя на далекий Сатурн — планету слабых, беспочвенных мечтателей, планету грусти, лени и разбитых надежд.

«Почему я не родился под знаком Юпитера? — думал он, крутясь под одеялом. — Или Марса…» Он вспомнил, чем награждает своих подопечных этот воинственный бог. Силой и решительностью, авантюристической жилкой и любовью к бродяжничеству, азартом, огнем, страстью… «Вот и был бы я бродягой с горячим и решительным сердцем. Ну почему я не родился под Марсом?» И, засыпая, он так ясно представил себе, как холодный Сатурн срывается с места и уносится вдаль, а на его месте утверждается огненно-красный суровый Марс.