Кэтрин Пикеринг Антонова - Господа Чихачёвы

Несмотря на рост численности среднего класса на Западе и его влияния на общество, все больше принадлежавших к нему мужчин начинали работать вне дома; эти изменения не происходили в одночасье; жизнь многих людей была организована иначе и не соответствовала общей тенденции. Что немаловажно, поведение и убеждения людей оказывались гораздо сложнее, чем предполагали справочники. Это явление способствовало созданию гендерной нормы, которой реальные мужчины и женщины могли следовать, сопротивляться или не придавать значения [7] Термин «гендер» отсылает к поведению, определяемому культурными представлениями о различии полов. Гендер – понятие историческое: представления о том, как следует вести себя мужчинам и женщинам, меняются в зависимости от времени и места. См.: Scott J. W. Gender: A Useful Category of Historical Analysis // AHR. 1986. Vol. 91. № 5 (Dec.). P. 1053–1075. В этом исследовании показано, как и с какими явными и неявными последствиями конструировались гендерные роли в пределах одной конкретной семьи. К сожалению, даже такие обширные собрания документов, как архив Чихачёвых, приподнимают завесу не над всеми тайнами, и читатель, которого интересует в первую очередь женский опыт, будет разочарован наличием в этих документах обширных лакун там, где можно было бы надеяться отыскать какие-то намеки на то, что думала (а не делала) Наталья, или на то, каким было ее (а не ее мужа) мировоззрение. . Например, многие принадлежавшие к среднему классу отцы посвящали себя детям, а многие женщины работали вне дома или занимались еще какой-либо деятельностью, противоречившей идеальному образу «ангела дома» (хотя им подчас приходилось платить за это, если такие занятия воспринимались обществом как нарушение норм, описывающих правила домашней жизни) [8] Исследование представлений о домашней жизни в Западной Европе и Соединенных Штатах определило пределы применимости этого дискурса к породившему его обществу. Во времена королевы Виктории англичанки и американки среднего класса множеством способов восставали против него: трудясь на административных и секретарских должностях, учительствуя, ведя свое независимое или относительно независимое дело, участвуя в масштабных благотворительных и филантропических проектах и т. п. См.: Branca P. Image and Reality: The Myth the Idle Victorian Woman // Clio’s Consciousness Raised: New Perspectives on the History of Women / Ed. M. Hartman, L. Banner. N. Y.: Octagon, 1976. Р. 179–191; Peterson M. J. No Angels in the House: The Victorian Myth and the Paget Women // AHR. 1984. Vol. 89. P. 677–708; No More Separate Spheres! A Next Wave American Studies Reader / Eds C. N. Davidson, J. Hatcher. Durham: Duke University Press, 2002, и др. исследования. Равным образом в ходе исследования концепций маскулинности XIX столетия было показано, что для многих мужчин (особенно в роли отцов) домашний быт составлял смысл жизни и основу личного самоопределения: Frank S. M. Life with Father: Parenthood and Masculinity in the Nineteenth-Century American North. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1998; Tosh J. A Man’s Place: Masculinity and the Middle-Class Home in Victorian England. New Haven: Yale University Press, 1999. .

Литературовед Диана Грин писала о повсеместности домашней идеологии в российской прессе 1830–1840‐х годов, демонстрируя, что европейские представления о домашней жизни были знакомы провинциальным читателям из дворян, таким как Чихачёвы. Вопреки некоторым исследователям, в своей книге я утверждаю, что идеи о домашней жизни не так уж легко принимались российским обществом, развивавшимся в экономических и политических условиях, очень отличавшихся от западноевропейских, где эти идеи зародились (хотя некоторые жители российской провинции читали о них) [9] Greene D. Mid-Nineteenth Century Domestic Ideology in Russia // Women and Russian Culture / Ed. R. Marsh. N. Y.: Berghahn, 1998; Tovrov J. The Russian Noble Family: Structure and Change. N. Y.: Garland, 1987; Cavender M. Nests of the Gentry: Family, Estate, and Local Loyalties in Provincial Russia. Newark: University of Delware Press, 2007; Glagoleva O. Dream and Reality of Russian Provincial Young Ladies, 1700–1850 // The Carl Beck Papers. 2000. № 1405. P. 1–87; Русская провинциальная старина: Очерки культуры и быта Тульской губернии XVIII – первой половины XIX в. Тула: Ритм, 1993. . Особенно отличались от этого идеала представления провинциальных помещичьих семей о материнстве, и эта альтернативная модель материнства ключевым образом повлияла на повседневный опыт брака и родительства, а также понимание роли мужчины. Такая вариация гендерных норм в российских условиях значительно усложнила процесс усвоения западноевропейских представлений о домашней жизни в провинциальных дворянских семьях.

Для понимания гендерных отношений внутри помещичьих семейств XIX века крайне важной является книга Мишель Ламарш Маррезе о собственности российских дворянок [10] Marrese M. L. A Woman’s Kingdom: Noblewomen and the Control of Property in Russia, 1700–1861. Ithaca; N. Y.: Cornell University Press, 2002 (см. рус. пер.: Маррезе М. Л. Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700–1861). М., 2009). . Глубокое исследование юридических документов и мемуаров позволило Маррезе установить, что, в отличие от многих стран Западной Европы, где вступающие в брак женщины юридически лишались прав на собственность, замужние женщины в России не только по закону обладали этими правами, но и активно ими пользовались, зачастую распоряжаясь своими владениями независимо от мужа, а иногда – даже управляя собственностью мужа наряду со своей собственной. Эти женщины представляли себя и свои интересы в суде и, случалось, успешно вели тяжбы с целью защитить свою собственность от мужей-расточителей. Кроме того, проведенное Маррезе исследование мемуаров показало, что в XVIII и начале XIX века многие россияне писали о владевших собственностью женщинах как о совершенно обычном явлении, об их праве на собственность как о чем-то неоспоримом, а о них самих – как о прекрасных управительницах (любопытно, однако, что в художественных произведениях эти женщины часто описывались в гораздо менее лестных выражениях). Маррезе утверждает, что такое положение дел оказалось возможным из‐за того, что русские помещики рассматривали управление имением как логичное продолжение занятий домашним хозяйством.