Квентин Скиннер - Истоки современной политической мысли. Том 2. Эпоха Реформации

philosophia pia крайним иррационализмом было бы неправильно (Gerrish 1962, p. 25). Лютер далек от отрицания ценности природного разума в смысле способности человека к рассуждению. Не осуждает он и «возрожденный разум», если тот «смиренно служит в доме веры» (pp. 25–26). В какой-то мере Лютер продолжает пользоваться понятием природного закона, хотя обычно приравнивает этот источник морального знания к побуждениям совести (McNeil 1941). Но он безжалостен к центральному и типично гуманистическому убеждению Эразма, что только от человека зависит, направит ли он свои способности к рассуждению на выяснение того, какие поступки угодны Богу. Лютер вновь и вновь повторяет, что в этом контексте любые способности человека к рассуждению являются «плотскими» и «нелепыми» (Luther 1972, pp. 144, 224). Мы все «отпали от Бога и оставлены Богом», и потому «связаны, несчастны, пленены, больны и мертвы» (pp. 130, 175). Нелепа и греховна мысль, что мы вообще можем надеяться «измерить Бога сообразно нашему человеческому разумению» и таким способом проникнуть в тайны Его воли (p. 172). Истинное положение дел, указывает Лютер в самом названии своего трактата, заключается в том, что наши воли во все времена пребывают в полном рабстве у греха. Мы все «испорчены и отвращены от Бога» до такой степени, что не можем даже надеяться желать «вещей, которые угодны Богу или которые волит Бог» (pp. 175–176). Все наши действия происходят из нашей «отвратительной и злой» природы, полностью порабощенной сатаной, и поэтому мы не способны «ни на что другое, кроме порочных и злых вещей» (pp. 98, 176). В результате «из-за единственного греха одного человека, Адама, все мы во грехе и прокляты», и «неспособны совершать ничего, кроме греха, и не заслуживаем ничего, кроме проклятия» (p. 272).

Представление о порабощении человека грехом приводит Лютера к безнадежному выводу об отношениях между человеком и Богом. Лютер вынужден признать, что, поскольку мы не можем надеяться на понимание природы Бога и Его воли, Его предписания остаются для нас совершенно непостижимыми. В этом пункте, как выясняется, Лютер многим обязан оккамистам: он настаивает, что предписания Бога должны исполняться не потому, что они кажутся нам справедливыми, но потому лишь, что это Его предписания (p. 181). Нападки на томистское и гуманистическое понимания Бога как разумного законодателя выливаются затем в известное лютеранское учение о двоякой природе Бога. Есть Бог, который решил открыть Себя в Слове, вследствие чего Его воля может быть «названа нам, явлена, дана нам, почитаема» (p. 139). Но есть и сокровенный Бог, Deus Absconditus [2] Ссылка на Ис. 45:15. , «неизменная, вечная и непогрешимая воля» которого совершенно неисповедима и непостижима для человека (pp. 37, 139). Воля сокровенного Бога всемогуща, предписывая все происходящее в мире, но находится за пределами нашего понимания, и ей можно лишь «благоговейно поклоняться как наиболее чтимой тайне божественного величия» (p. 139).

Лютер также вынужден принять второе и еще более безнадежное следствие из своего учения о человеке. Поскольку все наши действия являются необходимым выражением нашей падшей природы, мы не можем надеяться, что какое-либо из них оправдает нас перед Богом и поможет спастись. В этом и состоит главный предмет спора между Эразмом и Лютером и центральная тема трактата «О рабстве воли» (Boisset 1962, pp. 38–39). Речь идет не о свободе воли в ее обычном философском смысле. Лютер охотно признает, что люди свободно «едят, пьют, рождают, царствуют» и даже совершают добрые дела, следуя «праведности закона гражданского и нравственного» (Luther 1972, p. 275). Но при этом он отрицает данное Эразмом определение свободы воли как «силы человеческой воли, при помощи которой человек может посвятить себя вещам, ведущим к вечному спасению» (p. 103). Лютер настаивает на обратном: «Поскольку люди – плоть и не имеют иных влечений, кроме плотских, свободный выбор полезен только для греха», и все люди «обречены на погибель богомерзким вожделением» (pp. 214, 226). В трактате «О рабстве воли» делается не оставляющий надежды вывод, что «свобода воли – ничто», а добродетельные поступки не имеют никакого значения для спасения (p. 241).

Это приводит Лютера еще к одному заключению, которое, говорит он, в какой-то момент низвело его «до глубины, до бездны отчаяния» (p. 190). Бессилие человека столь велико, что он не может уповать на спасение собственными силами. А всемогущество Бога таково, что сокровенный Бог, «творящий все во всем», знает все обо всех прошлых и будущих событиях. (Лютер занимает в этом вопросе одну из сторон в схоластическом споре о природе Божьего предведения, утверждая (p. 42), что «Бог заранее знает все, и не случайно, а необходимо и непреложно» [3] Об этом споре, состоявшемся в Лувенском университете в XV в., см. Baudry 1950, особенно pp. 27–46. .) Из этого, вынужден признать Лютер, следует учение о двойном предопределении: одних – к спасению, других – к проклятию. И этот удар молнии, пишет он, разверзает непреодолимую пропасть между Богом и человеком (p. 37). Бог ужасающе непреклонен. От Него одного зависит решение, и Он наверняка уже решил, от кого можно избавиться. Человек совершенно беспомощен: быть может, мы все прокляты, и нет никаких сомнений, что никому не дано изменить свою судьбу.

Читать дальше