Ричард Фербер - Сон ребенка. Решение всех проблем

Я объяснил родителям Лизы, что в эти периоды она не вполне бодрствует, что ей не страшно и ничего у нее не болит. В противном случае ей хотелось бы, чтобы ее взяли на руки и нянчили. Я посоветовал присматривать за ней во время приступов, но больше ничего не делать до тех пор, пока она не проснется и не даст понять со всей определенностью, что ей что-то нужно. Как только плач прекратится, ее можно уложить и укрыть, но совершенно незачем полностью будить или возвращать ей соску, если Лиза ее не хватилась. Вскоре родители привыкли к бездействию во время проявлений спутанности сознания у Лизы и уже не чувствовали себя без вины виноватыми.

Кроме того, я рекомендовал сразу же отучить Лизу засыпать с пустышкой. Она гораздо лучше большинства сверстников приспособилась подбирать ее среди ночи, но все-таки вынуждена была подходить к состоянию бодрствования ближе, чем нужно, чтобы отыскать ее. Скорее всего, эта необходимость способствовала частичным пробуждениям. Спустя три ночи Лиза привыкла спать без соски и даже перестала просить ее во время укладывания.

Родители почти сразу заметили улучшения. Частичные пробуждения стали короче, и Лиза после них стала тут же засыпать, поскольку ее перестали будить. Ко второй неделе частичные пробуждения утратили проблемный характер. Если они и случались, то слабо выраженные (Лиза немного извивалась и взмахивала руками), и заходить в ее комнату стало незачем. Большую часть ночей мама с папой и не знали, просыпалась ли она. Прошло еще несколько недель, и частичные пробуждения пропали совсем.

Ною, в активное время суток жизнерадостному и послушному мальчику, было почти три года, и весь последний год он часто просыпался ночью. Укладывали его в полвосьмого вечера, и он всякий раз упирался, убегал, требовал еще сказочку и убегал снова. Было уже довольно поздно – не меньше девяти или десяти часов вечера, – когда он, наконец, оставался в постели и легко засыпал. Однако часа через два-три он начинал бормотать и ворочаться, потом вскрикивал, заливался слезами и сильно потел. Он бешено извивался, перекатывался и размахивал руками, наматывая на себя простыню и ударяясь о стену. Выглядел он при этом ошарашенным – как говорили его родители, «не в себе». Иногда он произносил нечто осмысленное: «Нет, не хочу», «Уходи», – но большую часть того, что он говорил, было невозможно разобрать. Родители были в смятении, поскольку не могли успокоить его. Казалось, он не узнавал их, отпихивал, и порой это их злило.

Они все равно продолжали окликать и трясти его, пока приступ не заканчивался (через 15–20 минут). Тогда он расслаблялся, потягивался, зевал и начинал засыпать. Иногда через час или два приступ повторялся, но почти всегда оказывался короче и слабее. Остаток ночи проходил спокойно. Незадолго до обращения ко мне родители Ноя попробовали отменить его дневной сон, рассчитывая, что это сделает ночной крепче, но добились противоположного.

Частичные бодрствования Ноя были похожи на Лизины, но интенсивнее. Он был крупнее, мог сильнее ударить, а неспособность отвечать и связно говорить в возрасте почти трех лет производила более странное и пугающее впечатление, чем аналогичное поведение ребенка помладше. Я рассказал родителям Ноя о частичном пробуждении и дал им тот же совет, что и родителям Лизы: не подходить близко и дать ребенку заснуть, не донимая вопросами. Однако я рекомендовал им во время приступа находиться у него в комнате и следить, чтобы он не ушибся. Понимая, что происходит, они не испытывали прежней растерянности и не обижались, что Ной словно бы встречает в штыки их помощь.

Было и над чем поработать. У меня создалось впечатление, что Ною не хватает сна. Он засыпал слишком поздно, по крайней мере иногда, и отмена дневного «тихого часа» не улучшила ситуацию. Переутомление повышало риск пробуждения со спутанным сознанием. Меня также беспокоили его упорные попытки всякий раз находить новые способы избежать укладывания, поскольку я подозревал, что он пытается продолжить их, начиная просыпаться, что усугубляет проблему.

По моему совету родители вернули Ною дневной сон, а вечернее укладывание назначили на более поздний – но строго соблюдаемый – час. В 20.45 они читали ему сказку, а в 21.00 желали спокойной ночи и уходили. Я научил их устанавливать границы дозволенного и прививать новые правила поведения (см. главу 5). Мы решили, что, когда Ной начнет засыпать легко и быстро, укладывание можно будет сдвинуть назад.