Ричард Мейби - Какое дерево росло в райском саду? 40 000 лет великой истории растений

Однако вес косвенных данных, которые собрал Мередит, все же убедил специалиста по древним деревьям Джона Уайта разработать новаторский, хотя далеко не однозначно убедительный, способ датировки старых деревьев [32] John White, “Estimating the Age of Large and Veteran Trees in Britain”, Information Note, Forestry Commission, November 1998. . В его формуле учитывается отношение плотности колец во внешнем слое к расстоянию от центра дерева. Это расчеты не для первоклассников (одно из слагаемых формулы выглядит как [ dbh /2]² × π), однако когда формулу проверили на деревьях, чей возраст был известен из документальных источников, оказалось, что она дает вполне приемлемые результаты. Когда же этот метод применили к более древним экземплярам, выяснилось, что обоснованные догадки Мередита оказались приблизительно верными. Возраст больших деревьев составлял все же 2500–3500, а не 5000 лет, тем не менее это означало, что они старше церквей – иногда намного. Так что вопрос остался подвешенным, к вящему огорчению всех заинтересованных лиц, поскольку все многочисленные теории стали теперь одинаково неправдоподобными. Могли ли архитекторы старинных церквей настолько точно ориентировать свои строения, чтобы возле двери для похоронных процессий разместилось толстенное дерево, склонное к бесконтрольному росту? Насколько достоверно, что церкви при тисах имеют древнекельтское происхождение, если учесть, что никаких археологических свидетельств, что они стоят на месте древних святилищ, так и не нашли? Не может ли быть такого, что люди неолита преднамеренно пересаживали деревья, выросшие сами по себе, поближе к своим жилищам? А может быть, если тис для них и вправду был священен, они скорее устраивали свои капища рядом с уже растущими дикими деревьями?

Едва ли на эти вопросы будут даны окончательные ответы. Многие из тех, кто попал под чары вида Taxus, понимают, что это уже не исследование истории тиса, а своего рода духовная генеалогия, поиск Авалона, попытки расшифровать символ, который показывает, что мы сошли с тропы естественной религии.

Между тем деревья – это просто деревья, и они по-прежнему доказывают, что их мнимое бессмертие, во-первых, может оказаться вовсе не бессмертием, а во-вторых, в нем нет ничего мистического. Селборнский тис рухнул во время сильнейшей снежной бури 25 января 1990 года, и выяснилось, что ему приблизительно 1500 лет. Рассказ потрясенного священника об этом событии сам по себе стал частью местного фольклора. «Могучий ствол лежал на дороге к церкви, разбитый вдребезги, – писал пастор в приходском журнале, – а диск из почвы и корней стоял вертикально над огромным кратером. Скамья вокруг ствола уцелела и казалась забытым украшением на рождественской елке. Из бурного моря изогнутых ветвей и темной листвы, покрывавшей церковный двор, там и сям торчали белые надгробия – словно тонущие суда». А также кости усопших, чьи могилы оказались разрушены вывороченными корнями.

После предыдущей сильной бури, которая произошла в 1987 году и привела к большим разрушениям, местным жителям было трудно смириться с потерей одного из самых знаменитых деревьев южных краев, и была предпринята попытка спасти тис. Команда студентов-древоведов спилила верхние сучья и поставила ствол стоймя. Дети из местной начальной школы под руководством священника встали вокруг поднятого дерева, взялись за руки и помолились, чтобы тис ожил. Поначалу показалось, что затея была успешной. Однако вскоре после этого прорвало водопровод – видимо, когда тис повалило ветром, повредило трубу, – и вода в течение полутора суток подтапливала корни тиса. Увы, этого дерево уже не вынесло: корни его загнили. Через несколько месяцев, за которые дерево выпустило несколько тоненьких новых побегов, Селборнскому тотему все же пришел конец.

Однако покидать деревню дерево не желало – и в этом отразилась неиссякаемая способность этого вида к биологической регенерации. Деревенские жители срезали с него черенок и посадили его в десятке метров от засохшего гиганта, и теперь он снова жив, по крайней мере, в своем отпрыске. Полый остов заполонили молодой орешник и наперстянка, по лишенному ветвей стволу вьется жимолость. Обломки языческой древесины проникли даже в церковь: из них сделали распятие и алтарь. Со всей Британии стекались паломники и собирали кусочки дерева на память о тисе, под которым они устраивали пикники, спали, давали клятвы нерушимой любви. У меня тоже есть обломок ветки – я сделал из него подпорку для книг на полке, где держу описание его родителя пера Гилберта Уайта.