Джордж Фрэнсис Доу - История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Однажды после полудня произошел случай, который имел серьезные последствия. Перед появлением в пьяном виде капитан всегда демонстрировал свой безобразный характер, нещадно обругивая матросов. И вот как-то после полудня стих ветер, и корабль попал в штиль. Реи поставили прямо и натянули нижние прямые паруса, чтобы предотвратить перетирание. Капитан вышел на палубу и приказал поставить лиселя. Это не имело смысла, поскольку было безветренно, и офицеры напомнили ему об этом. Тогда он стал ругать палубного офицера и приказал ему спуститься вниз, после чего рявкнул матросам, чтобы те уменьшили площадь парусов. Основательно поработав до полудня и недостаточно отдохнув предыдущую ночь, они не были расположены выполнять столь бесполезную работу. Когда же они взяли снасти в руки, послышались звуки, намекавшие на то, что капитан принял достаточное количество рома. Забыв, какой рейс совершает корабль, он ругался и угрожал взять на гитовы первого недовольного матроса.

Это было уже слишком. Матросы бросили снасти и угрожающе надвинулись на него. К счастью для старика, на палубу вышел испанец и с первого взгляда оценил ситуацию. Встав посреди трапа, ведшего на корму, он стал энергично жестикулировать и повторять: «Нет, нельзя! Плохо, очень плохо!» Испанец вызвал офицеров и попросил их убедить матросов не совершать нападения, потому что капитан был просто пьян и не соображал, что делал. Потребовалось некоторое время, чтобы матросы успокоились и вняли просьбе отойти. Думаю, капитан сознавал угрожавшую ему опасность, поскольку и в пьяном состоянии благоразумно спустился вниз, вместо того чтобы укладываться в лодку, как делал прежде. Это послужило ему хорошим уроком. Больше он не угрожал подвешивать матросов, а его приказы не сопровождались отвратительной руганью, как прежде.

Примерно в это время неграм впервые предоставили возможность выкупаться. Они суетливо выбрались на палубу и выстроились рядами. К носовому насосу присоединили шланг и направили на них живительную струю воды, под которой они смеялись и добродушно переговаривались – заключенным на всю ночь в трюме, прохладная морская вода оказалась им весьма кстати.

В течение этого отрезка рейса больше ничего интересного не происходило, пока не появился парус, замеченный после полудня сверху, примерно в пять часов вечера. Как только можно было различить чужака с палубы, капитан озаботился определением его курса. При сближении стало очевидно, что незнакомый корабль двигался в нашем направлении. Мы, однако, не меняли курса, пока не выяснится окончательно, что чужак идет на сближение с нами. Но нам все-таки пришлось изменить курс, ибо до чужака вскоре стало рукой подать.

Примерно на седьмую неделю рейса задул благоприятный бриз, и корабль пошел полным ходом. Внутри меня звучал монолог такого содержания: если славный ветер продлится десять или двенадцать дней, мы где-нибудь пристанем к берегу. Приближается также время, когда от негров надо будет избавляться, поскольку они уже не настолько боятся белых людей, как тогда, когда их взяли на борт. Под конец стало трудно поддерживать среди них спокойствие по ночам, приходилось много стучать по крышке люка, прежде чем черные обращали на стук внимание и прекращали шум. Осмелели также туземцы-крумен, и иногда отданный им приказ приходилось сопровождать ударом хлыста, настолько мало они проявляли желания слушаться.

В понедельник после полудня негров отправили на палубу, поскольку было приказано обкурить трюм. Мы взяли небольшие алюминиевые банки с дегтем, свайки, разогретые почти докрасна, и, рассредоточившись по трюму, стали тыкать раскаленным железом в деготь, в результате чего повалил густой дым. Продолжали это делать до тех пор, пока не начали задыхаться от дыма и вернулись на палубу подышать свежим воздухом. Крышки люков закрыли и не открывали в течение двух часов. Дым наполнил благовонием и очистил атмосферу внизу полностью. После того как трюм проветрили от дыма, мы обнаружили, что нездоровый запах, который прежде ощущался очень сильно, полностью уничтожен.

Я подумал, что окуривание было опасным занятием. Ведь если бы деготь загорелся, когда его подогревали в оловянных мисках, и пролился среди бочек и крепежных приспособлений, то корабль было бы трудно спасти от уничтожения пожаром. В этом случае человеческих жертв оказалось бы много – либо от огня, либо от воды погибли бы все негры. Однако ничего трагичного не случилось, и, думаю, все облегченно вздохнули, когда необходимую, но опасную работу закончили.