Марлис Штайнер - Гитлер

Тем временем прибыл Рудольф Гесс. Согласно указаниям Гитлера, Герингу был по телефону передан пароль – «Колибри», – послуживший сигналом к началу действий в Берлине и некоторых других городах. На сей раз мишенью стали члены СА и правой оппозиции, а также кое-кто из личных недругов нацистов; кое-кого убили просто по ошибке. В числе жертв оказались генерал Шлейхер, его жена и его бывший соратник генерал фон Бредов; Грегор Штрассер; Эрих Клаузенер – глава министерства транспорта и руководитель католической организации; бывший генеральный комиссар Баварии Густав фон Кар; Фриц Герлих, главный редактор католического журнала «Прямой путь»; отец Штемпфле, читавший рукопись «Майн Кампф» и, судя по всему, узнавший слишком много о личной жизни Гитлера. Месть – это блюдо, которое подают холодным…

Единственным, кто избежал немедленного уничтожения, был сам Рем, хотя добровольцев, готовых прикончить его, хватало, взять хотя бы Макса Амана или Рудольфа Гесса. Нашлись и такие, кто требовал судебного разбирательства, среди них – генерал фон Эпп и министр правосудия Баварии Ганс Франк, громко возмущавшиеся дикими убийствами и казнями без суда и следствия. Однако Гитлер понимал: резня не принесет результата, если не ликвидировать истинных вдохновителей движения неподчинения.

Днем 1 июля, пока Гитлер в саду канцелярии угощал чаем членов правительства и их родственников, комендант первого концентрационного лагеря СС в Дахау Теодор Эйке явился в камеру к Рему и вручил ему револьвер и номер специального выпуска «Фолькишер беобахтер», в котором рассказывалось о его распутной жизни, о его гомосексуализме и неверности, однако ни словом не упоминалось о путче. Рем отказался покончить жизнь самоубийством, что в глазах Эйке служило явным признанием вины, и он хладнокровно застрелил Рема. 2 июля нацистская «Варфоломеевская ночь» завершилась. Она унесла жизни 89 человек. В тот же день был принят закон, оправдывающий принятие любых мер, направленных на защиту государства. Назавтра фон Бломберг на заседании совета министров поблагодарил канцлера за решительность и отвагу, избавившие немецкий народ от угрозы гражданской войны.

Как следует оценить мотивацию и поведение Гитлера? Перед лицом растущей активности СА и все более горячих речей ее шефа, канцлер, видимо, ожидал в ближайшем будущем осложнения ситуации и боялся, что она выйдет из-под контроля, поставив под угрозу все, чего он, действуя постепенно, шаг за шагом, добился, тем более что он находился в двух шагах от окончательного упрочения своей власти. «Холодная логика» требовала задавить в зародыше любую попытку дестабилизировать положение. Чтобы заранее запугать любых будущих противников, следовало предпринять кровавую акцию и привлечь к ее исполнению тех, кто получил от этого наибольшую выгоду, – армию и СС.

Несмотря ни на что, проведение операции столкнулось с трудностями, и главная их них заключалась в том, что речь шла о людях, входивших в «нацистскую семью», в первую очередь – об одном из самых давних соратников фюрера. Поэтому ему было необходимо убедить самого себя в неизбежности этого шага, отсюда – его стремление любой ценой раздобыть доказательства реальности грозившей ему опасности. Все, кто наблюдал за Гитлером в эти роковые дни, отмечали, что он вел себя нервозно и суетливо – очевидное свидетельство большого внутреннего напряжения. В отличие от мероприятий, направленных на бойкот евреев, его внутреннее «Я» не только не подталкивало его к активным действиям, но напротив, заставляло тянуть время и выжидать, если не вовсе отказаться от своих намерений. Но наступление правых, давление, оказываемое партийной камарильей, необходимость сохранить хорошие отношения с рейхсвером, а также стремительно ухудшавшееся состояние здоровья президента вынудили его совершить этот шаг. После всех событий фюреру понадобилось десять дней, чтобы прийти в себя, и эти десять дней он провел в обществе семейства Геббельсов. И разве не знаменательно, что в дневнике последнего период с 29 июня по 13 июля покрыт пеленой молчания? Не исключено, что соответствующие страницы были уничтожены, ибо оказались слишком красноречивыми…

Французский посол Андре Франсуа-Понсе в своей книге «1934 – поворотный год» описал эти кровавые события, поражавшие своей дикой жестокостью и положившие конец колебаниям Гитлера. Этот эпизод стал ключевым для перемен, затронувших его личность. После смерти матери и Гели, убийство старого друга довершило его моральное падение. У себя в кабинете он рассуждал о «самом горьком решении» в своей жизни и даже спустя многие годы все еще вспоминал об услугах, оказанных Ремом партии. Должно быть, воспоминание об их спорах 1920-х годов о роли штурмовых партийных отрядов оставило свой след, оживляя гнев, который помог ему справиться с остатками угрызений совести. Каждый, кто встанет на пути его планов, пояснил он 13 июля, повинен в строптивости: «В тот момент на моих плечах лежала ответственность за судьбу немецкой нации, следовательно, я и был ей верховным судьей. Я отдал приказ вскрыть нарыв, отравлявший наши жизненные источники. Нация должна знать, что никому не позволено безнаказанно угрожать ее существованию. Каждый должен уяснить себе на будущее: если он поднимет руку на государство, его ждет одно – смерть». Убийство было узаконено a posteriori, во имя государственной необходимости, а право решающего голоса принадлежало фюреру. Знаменитый юрист Карл Шмитт снабдил его теоретической базой: «Право фюрера питается из того же источника, что дает рождение праву каждого народа. Всякое право проистекает из права народа на существование».