Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

До конца XIX века во французской литературе редко встречалось то чувство, которое в английской выразил Уильям Вордсворт словами: «Куда бы путник ни направил шаг, он видит, что нагая пустыня уничтожена или исчезает» (1814), «Неужели ни один уголок английской земли не свободен от безрассудного нападения?» (1844).

Самая известная французская элегия на тему изменений в пейзаже создана Виктором Гюго и называется «Печаль Олимпио» (1837). В ней идет речь о доме сторожа возле Бьевра, в 8 милях к юго-западу от Парижа; в этом доме Гюго когда-то снимал комнату для своей любовницы. Изменения, которые описывает Гюго, английский поэт вряд ли посчитал бы достойными упоминания. Крутую песчаную дорогу, на которой его любимая оставляла следы своих ног, теперь замостили. Колеса телег протерли борозды на верстовом столбе, на котором она сидела, ожидая любимого. Вокруг родника построена стена. И другие знакомые места приходят в дикое состояние: «Здесь лес исчез, а там он вырос», «Наши комнаты из листьев теперь – густые заросли». Не заметно никаких признаков того, что в Бьевре однажды будут хлебозавод, технопарк компании Burospace, подразделение полицейского спецназа RAID и автостоянка имени Виктора Гюго.

Индустриальная колонизация тоже оставила сравнительно мало следов во французском искусстве и литературе. В Париже в 1830-х годах уже происходила деиндустриализация: мастерские выезжали из столицы, а спекулянты недвижимостью въезжали в нее. До последних лет XIX века французы писали о трубах фабрик и плывущих по небу пухлых облаках угольного дыма как о чем-то новом и интересном. Иссохшие, покрытые морщинами толпы фабричных рабочих считались бесчеловечным исключением, а не предвестниками будущего.

Долина реки Жье (Gier) между Лионом и Сент-Этьеном – когда-то полоса черных осколков камня – теперь была усеяна плоскими дымными лачугами. Лошади тянули шахтерские вагонетки из города Андрезьё, который находится с другой стороны от Сент-Этьена, по рельсовой дороге, которая не шла прямо через холмы, а огибала каждую неровность местности, словно проходила по горам. (Это была первая железная дорога во Франции , ее открыли в 1828 году, а пассажирское движение по ней началось в 1832 году.) Однако, как заметил в 1858 году один много путешествовавший турист-француз, эта «маленькая пустыня» была ничто по сравнению с окутанной смогом Британией или с шахтерскими и фабричными районами во Фландрии и Арденнах. Здесь деревьев было больше, чем труб, травы больше, чем угольной пыли, и можно было «отлично видеть небо» . Даже Лион, где постоянно дребезжали 60 тысяч ткацких станков и «поднимались в небеса целые реки угольного дыма » (Бодлер), не мог расширяться свободно: он был зажат в тесном пространстве между последними складками Центрального массива и краем плато Домб и в то время все еще сильно зависел от семейных мастерских, разбросанных по его сельским окрестностям.

Исключением из этого правила был промышленный район на севере страны, вдоль границы с Бельгией, который фактически был отдельной страной (во время оккупации Франции гитлеровцами он был отделен от Франции и находился под непосредственным управлением Третьего рейха). Промышленные города Лилль, Туркуэн и Рубе уже имели долгую историю индустриального развития. Они уже работали как одно городское объединение за двести с лишним лет до 1968 года, когда их объединили под привлекательным названием CUDL (Communauté Urbaine de Lille) [48]. В Рубе дома под соломенными крышами и немощеные улицы были редкостью уже в начале XVIII века. Густая сеть каналов соединяла эти расширявшиеся во все стороны города с остальной Фландрией, сельское хозяйство которой могло обеспечить своими ресурсами многочисленных фабричных рабочих, почти наполовину состоявших из бельгийцев.

В остальной части Франции промышленность размещалась вне городов; это напоминает современные французские zones industrielles (промышленные зоны). Фабрики строились поблизости от лесов, рек и месторождений угля, которые обеспечивали их топливом, а не в уже существовавших городах. Вот почему крупные индустриальные города XIX века – Лё-Крёзо, Деказвиль, Монсо-ле-Мин, Рив-де-Жье и т. д. не известны практически ничем, кроме своей промышленности. На картах Кассини, созданных в конце XVIII века, большинство из них едва заметны, и эти маленькие точки похожи на первые фотографии далеких комет. В Эльзасе столицы департаментов Верхний Рейн и Нижний Рейн – Страсбург и Кольмар не имели никакой мануфактурной промышленности. Промышленное производство было сосредоточено в глубоких ущельях Вогезских гор и использовало клановые традиции работавших в нем сельских жителей.