Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

Многие города оставались в пределах своих старинных стен. Та массовая миграция внутри страны, которая выжала соки из деревни, была не только деревенским явлением. Каналы и железные дороги помогли расцвести некоторым отдаленным поселениям, но они могли и высосать жизнь из уже существующих городов. Жители города Экс-ан-Прованс снесли старые крепостные стены и провели в город свежую воду (с помощью водохранилища и канала, которые спроектировал Франсуа Золя, отец знаменитого романиста). Но Марсель, их сосед, увеличился вдвое меньше чем за полвека, причем рос он и вдоль побережья, и среди горячих сухих холмов. А Экс, как плод в хранилище, остался прежним по размеру и форме. По численности населения в нем был, как сказали бы демографы, застой: 24 тысячи жителей в 1807 году и 25 тысяч в 1920-м. Несмотря на старания местных коммерсантов, железная дорога обходила Экс стороной до 1870 года, когда наконец ветка линий Гап – Авиньон связала этот город с Альпами и Роной. До 1877 года единственной связью Экса с Марселем была дорога, проходившая через голые холмы, где вредные испарения содовых заводов заглушали запах тимьяна.

Город Бокер на Роне – самый наглядный и впечатляющий пример того, как железные дороги высасывают из города его жителей. С начала Средних веков огромная международная ярмарка в Бокере (21 – 28 июля) была главной торговой связью Франции с Турцией, Грецией и Средним Востоком. Говорили, что за одну неделю эта ярмарка зарабатывает столько денег, сколько Марсельский порт – за целый год. В середине XIX века эта торговая столица Средиземноморья уже угасала. Железная дорога связала Бокер с Лионом, Парижем, Марселем и с Севеннами, где производили шелк, и унесла, как вода, его торговлю. Бокер разделил странную судьбу еще двадцати больших городов, население которых в течение XIX века осталось прежним или уменьшилось. К одиннадцати из этих городов железная дорога была подведена в 1850-х годах, а к середине 1860-х только в трех городах этой группы еще не было вокзала. В Бокере каждый год еще проходила июльская ярмарка, но огромный вначале лагерь торговцев, покупателей и развлекавших эту публику артистов каждый год становился заметно меньше. Вскоре ярмарка стала более живописной, чем прибыльной. Даже сама широкая коричневая Рона словно стала уже и медленнее. В своей Lou Pouèmo dóu Rose («Поэма о Роне», 1896) поэт Мистраль писал о том, что происходило всего лишь одно поколение назад, как о древних временах и сравнивал борозды, протертые канатами барж в камне пристаней, со следами колесниц на римских дорогах. Сейчас бывшие ярмарочные поля Бокера – это длинный плоский берег, который порос сорняками и засыпан мусором. По нему теперь выгуливают собак и шатаются скучающие подростки.

К счастью, здоровье города измеряется не только развитостью его экономики. Сейчас, когда многие большие города окружены мрачными, как берега Стикса, полями унылых бетонных построек, разрастание городов кажется отвратительным и раздражающим побочным действием богатства и упадка. Огромное, как океан, уродство северной части Парижа и нагоняющие тоску пригороды Марселя – тяжелая пошлина с приезжих за эстетические наслаждения, которые они ищут в этих городах. Но до середины XIX века пригороды Марселя были одним из самых красивых зрелищ юга Франции. Холмы, которые располагаются амфитеатром за этим городом, были покрыты крошечными домиками , которые назывались bastidous («деревенский домик») или cabanons («маленькая хижина»). « Куда бы человек ни посмотрел , – писал Стендаль, – он видит маленький ослепительно-белый домик, который выделяется на фоне бледно-зеленой листвы олив». Каждый такой земельный участок был окружен низкой стеной, и все вместе эти стены составляли лабиринт, по размеру равный целому городу . В конце XVII века этих cabanons было больше 6 тысяч, и многими хижинами владели (не декларируя их в налоговых органах) люди, которые в городе имели всего одну комнату, куда не проникало солнце. В 1738 году путешественник из Пруссии насчитал их больше 20 тысяч . Цифра, конечно, была неверной, но хорошо показывает, как много их казалось на взгляд.

Первоначальной причиной заселения холмов был страх. Это он заставил марсельцев открыть для себя и колонизировать холмистые окрестности города. Они поступили как их предки, которые спасались бегством от пиратов в деревни-крепости, расположенные выше побережья. Если горожане предполагали, что корабль, который вошел в их порт, принес с собой заразную болезнь, они перебирались на холмы. Но ужасная эпидемия 1720 года распространилась далеко за пределы города и преодолела чумную стену высотой 7 футов и длиной несколько миль, построенную в департаменте Воклюз. Главной задачей хижин-cabanons было делать жизнь приятнее. Это была колонизация ради удовольствия, не ради выгоды. Именно таким образом расширялось большинство городов Южной и Центральной Франции.