Людвиг Стомма - Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений

Не иначе обстоит дело с историей с точки зрения знания и понимания ее в обществе. Миф осуществляет своего рода селекцию исторических событий, оставляя в общественном восприятии самые яркие, патетические, символические из них, которые, тем не менее так же как в «Le Guide Bleu», предоставлены сами себе и становятся «нечитаемыми, а значит – бессмысленными», что, надо сказать, ни капельки им не вредит. В этом и есть сила мифа: он формирует сознание целых поколений. Как же происходит отбор этих событий? Единого принципа тут нет. Одни обязаны своим высоким местом на пьедестале ученым-историкам, которым необходимо создать четкие границы между эпохами и приходится для удобства хронологии прерывать исторический процесс в определенных пунктах. А последующие поколения школьников и читателей придают этим точкам разрыва излишнее значение, хотя они вовсе не были столь уж важны. Иногда воображением овладевает совершенно несущественная с исторической точки зрения, но пленительная деталь, которая неожиданно озаряет все событие. В другой раз мы имеем дело с экзотикой фактов, которые, как это обычно бывает при каждой встрече с чем-то чуждым и непонятным (см.: Рудольф Отто, «Священное», Варшава, 1968), пугают и очаровывают нас, служа пищей все тем же мифам.

Случается одерживать победу и литературе. Одни «преданья старины глубокой» годятся для пересказа, другие – не очень. Генрик Сенкевич писал трилогию «для укрепления национального духа», поэтому, выбирая время действия трех своих романов, ловко обошел трагический период гражданской войны, сорванных сеймов и пр., не стремясь к хронологическому единству повествования. У читателя может возникнуть впечатление, что победа под Хотином, завершающая трилогию, спасла Речь Посполитую. С исторической точки зрения это как минимум неправда, но зато как нельзя лучше соответствует сценарию. И все же чаще всего на отбор тех или иных исторических фактов влияют идеологические и националистские соображения. Мы воскрешаем далеких предков, чтобы вложить им в уста современную правду и иллюстрировать ее реальным или мнимым героизмом. История оживает по приказу. Перед лицом катастрофы Сталин вспомнил о Суворове и учредил орден его имени. А поскольку дети в Советском Союзе не так уж много знали о Суворове, для них срочно организовали курсы с обязательным посещением, невзирая на бомбардировки. Во Франции празднуют освобождение Парижа де Голлем и «парижское восстание», хотя это – чистый анекдот: союзники вошли в Париж, не встретив ни малейшего сопротивления. Единственное, что затрудняло продвижение их техники – это беспорядочно сооруженные повстанцами баррикады.

По поводу итальянцев маршал Пилсудский говаривал: «Зачем существуют итальянцы? Затем, чтобы всеми побитым австрийцам было кого бить». Что ничуть не мешает сделать из разгрома австрийцев под Витторио-Венето 29 октября 1918 г. итальянский национальный символ. В Италии нет ни одного сколько-нибудь значимого городишки, где не было бы площади, улицы или аллеи, названной в честь Витторио-Венето. И не важно, что днем раньше – и стратегически это было гораздо важнее – итальянская армия форсировала Пиаве, 30 октября заняла Асиаго, а 3 ноября – Тренто, Удине и Триест. Название населенного пункта Витторио-Венето, где победа сразу вошла в историю, решило дело. Из греческой истории всем известны Фермопилы (480 год до н. э.). Битву эту греки

проиграли из-за предательства в собственных войсках. Однако там умудрился погибнуть, упорно защищаясь до последнего Леонид с тремя сотнями спартанцев, хотя поражение было предрешено, и он со своим отрядом мог бы отступить. Что означает сей символ? На аллегорической могиле в честь павших высечена надпись:

На кладбище польских солдат под Монте-Кассино надпись сходного содержания фигурирует уже в иной версии:

Тонкое различие между социальным статусом, который не давал спартанцам – своего рода янычарам, которых с детства готовили сражаться и только сражаться, – иного выхода, и службой, которую выбирают сознательно и посвящают ей свою жизнь, таким образом, полностью утрачивается. В мифе все смешалось, и солдаты Андерса превратились в спартанцев, что, по сути дела, является для них оскорблением.

Мифическая история, то есть та история, которая функционирует в общественном обиходе, не только свободно сопоставляет факты и связывает их предположительным родством. Она превращает поражения в победы и, что реже, победы в поражения. Из частностей она создает обобщающие легенды и, наоборот, вырывает отдельные фрагменты из контекста и бросает их на потребу невзыскательной публике. Благодаря Мицкевичу, мы помним о Винкельриде (Арнольде из Станса), который сгреб вражеские копья и пронзил ими свою грудь, или – на этот раз благодаря Шиллеру – о Вильгельме Телле, сбившем стрелой яблоко с головы собственного сына. Полцарства тому, кто ответит, в каком веке жили эти полулегендарные персонажи и за что боролись. Кто с кем сразился в битве при Земпахе, ставшей свидетельницей жертвы Винкельрида? История, взращенная в