Франсуа Керсоди - Герман Геринг - Второй человек Третьего рейха

Шведский посредник, не смыкавший глаз уже тридцать шесть часов подряд, вылетел в семь часов вечера того же дня из аэропорта Хестон [282]. В 23 часа он приземлился в Темпельхофе, где его ждала военная машина, которая на бешеной скорости повезла его во дворец на Лейпцигерплац. Менее чем через четверть часа он уже встретился с маршалом и передал ему ответ британцев. Слушая Далеруса, Геринг хмурился, однако после некоторых пояснений он сказал, что «прекрасно понимает позицию британцев, но сомневается в том, что Гитлер тоже поймет их правильно». Для верного паладина фюрера это явно было важнее всего, и он немедленно отправился в рейхсканцелярию, по пути высадив Далеруса у гостиницы. Но в ту ночь неутомимому шведскому «курьеру» удалось поспать не больше, чем до того: в половине второго ночи Геринг позвонил ему и сообщил, что в целом канцлер удовлетворен. И добавил, что «примет английскую позицию», если официальный ответ, который завтра привезет Гендерсон, будет основан на ней.

Геринг остался доволен, Далерус – в еще большей степени. Он в начале третьего ночи разбудил советника британского посольства сэра Джорджа Огильви Форбса, вкратце обрисовал ему положение дел и попросил его немедленно отправить в Форин-офис телеграмму о положительной реакции Гитлера, чтобы послу Гендерсону были даны соответствующие указания. Лишь в половине шестого утра 28 августа Далерус смог вернуться в свою гостиницу. Но он вскоре покинул ее и отправился в Вильд-парк-Ведер, неподалеку от Потсдама, где на железнодорожной ветке посреди буковой рощи стоял полевой штаб люфтваффе – специально оборудованный поезд. «Геринг был в прекрасном настроении, – написал позже Далерус. – Он немедленно принял меня, хотя на нем была лишь зеленая пижама с украшенной драгоценными камнями пряжкой на поясе. Уперев руки в бока, он некоторое время глядел на меня, потом засмеялся и сказал: “Сегодня ночью вам поспать так и не удалось. Вы ушли из посольства в половине шестого!” [283]Он спросил, успел ли я позавтракать, и, получив отрицательный ответ, поинтересовался, когда я нахожу время, чтобы поесть и выспаться». Пока Геринг переодевался, его утренний посетитель успел поговорить с непосредственными подчиненными маршала – Мильхом, Удетом, Ешоннеком, Гёрнертом и Боденшацем. «Они были очень заинтересованы моими переговорами, – вспоминал Далерус. – Казалось, что все они согласны с тем, что войны следовало избежать».

Все так и было, но они ничего не посмели сказать, а их шеф большей частью лишь вторил своему хозяину. Сменивший украшенную бриллиантами зеленую пижаму на увешанный наградами белый мундир, маршал был явно доволен тем, что на сей раз мог салютовать саблей и размахивать оливковой ветвью. Благодаря своим дипломатическим способностям и своему ценному посреднику он надеялся добиться пассивности, то есть по сути пособничества британских властей [284], пока вермахт будет окончательно решать польский вопрос. С детской радостью Геринг показал Далерусу свои карты, где были обозначены исходные позиции немецких войск вдоль восточных границ рейха. Но при этом не посчитал нужным сообщить, что фюрер только что назначил дату начала боевых действий: 1 сентября…

Вернувшись в Берлин, Далерус направился в посольство Швеции, чтобы проинформировать посла Арвида Рикерта о своих действиях: это было самое меньшее, что мог сделать шведский гражданин, исполнивший столь необычную роль на международной арене. После этого он вернулся в посольство Великобритании, где уже приступили к переводу на немецкий язык английской ноты, которую вечером должен был вручить рейхсканцлеру посол Гендерсон. В четверть второго ночи 29 августа Далерусу позвонил один из адъютантов Геринга: маршал передавал шведскому другу, что ответом англичан «в высшей степени удовлетворен и есть надежда, что угроза войны миновала», и просил его прибыть к нему в 10 часов 50 минут утра. Это было венцом отчаянных усилий, продлившихся пять дней и четыре ночи. Казалось, мир был спасен.

Итак, 29 августа около 11 часов Далерус снова прибыл на Лейпцигерплац, где встретился с сиявшим от радости Герингом. Позже он рассказал: «Забыв все правила протокола, Геринг бросился ко мне, горячо пожал мне руку и воскликнул: “Будет мир! Мы сохранили мир!” Он теперь полагал, что лед растаял, что проблемы с Польшей не повлияют на перспективы заключения соглашения между Англией и Германией». Именно в это готовы были поверить и британцы, мечтавшие, чтобы польское дело было закрыто… Во второй половине дня Далерус вернулся в посольство Великобритании, где царила столь же оптимистичная обстановка. Но там он впервые встретился с послом Гендерсоном, который уже накопил опыт общения с нацистами и теперь совсем не разделял всеобщего энтузиазма. «Гендерсон сказал, – вспоминал Далерус, – что слову Гитлера нельзя верить ни в коем случае. […] Тогда я спросил его, как он относится к Герингу. Он ответил, что не видит разницы между ним и Гитлером, Риббентропом и всеми остальными членами немецкого руководства. Он также полагал, что с Герингом надо вести себя крайне осмотрительно. Он сказал, что следует внимательно следить за его поступками и трезво относиться к его словам. Когда я спросил его прямо, обманывал ли его уже Геринг, Гендерсон без раздумий категорично ответил: “Бессчетное число раз”». Продолжение разговора оказалось столь же неутешительно. «Гендерсон признался мне, – рассказывал Далерус, – что вечером должен снова увидеться с Гитлером, чтобы получить от него ответ на британскую ноту. И что, хотя с оптимизмом расценивает результаты последней встречи с Гитлером, не может подавить в себе сильное недоверие и некое неприятное ощущение при мысли о предстоящей встрече».