Теодор Рошак - Истоки контркультуры

Как раз это я и предлагаю, хотя бессмысленно продолжать муссировать чисто семантический вопрос – соответствует или нет объективное сознание всем критериям «мифологии». Здесь важно утверждение, что объективное сознание, подчеркиваю, не является некой разновидностью окончательного транскультурного развития, чья неопровержимость проистекает из факта, что оно уникально близко к правде. Скорее, как и в мифологии, это спорная концепция, в которую конкретное общество в конкретной исторической ситуации вкладывает свое ощущение ценности и значимости. Подобно мифологии, истинность объективного сознания тоже ставится под сомнение культурными течениями, которые находят глубину и ценность где-то еще. Наша контркультура отвернулась от объективного сознания, как от вымершего от чумы квартала, и сейчас, в момент этого поворота, мы начинаем видеть весь эпизод нашей культурной истории целиком, этот великий век науки и технологии, начавшийся в эпоху Просвещения, с его эксцентрично спорными, часто абсурдными и болезненно несбалансированными аспектами.

Возможно, как утверждал Майкл Полани [215], такого понятия, как объективность, не существует даже в естественных науках [216]. Его критика – серьезный вызов научной ортодоксальности, но для нас сейчас этот сугубо эпистемологический вопрос является второстепенным. Наука при технократии стала тотальной культурой, доминирующей над жизнями миллионов тех, для кого теория знаний – китайская грамота. И все же объективность, независимо от своего эпистемологического статуса, стала доминирующим стилем жизни нашего общества и единственным авторитетным способом оценки себя, других и окружающей реальности. Если невозможно быть объективным, можно изменить свою личность, чтобы она чувствовала и действовала так, будто этот человек – объективный наблюдатель, и обращалась бы с полученным опытом с требуемой объективностью.

Объективность как состояние бытия пропитывает научной культурой самый воздух, которым мы дышим; она подсознательно владеет нами во всем, что мы говорим, чувствуем и делаем. Ментальность идеального ученого становится душой нашего общества. Мы стараемся адаптировать свою жизнь к диктату этой ментальности или, по крайней мере, снисходительно реагируем на нее в образах и высказываниях, в которых она проявляется вокруг каждую минуту нашего бодрствования. Барбарелла [217]и Джеймс Бонд, сохраняющие клиническое спокойствие, занимаясь экстравагантным сексом или садистским насилием; физиолог, который убеждает несколько десятков пар совершить коитус, будучи подключенными проводами к генератору электронного аппарата, чтобы вычислить среднестатистическую величину сексуальной нормы; персонажи «Последнего года в Мариенбаде», которые смотрят друг на друга с бесстрастностью пустых зеркал; министр обороны, который не моргнув глазом говорит общественности, что наша страна обладает оружием «избыточной» мощности, достаточной, чтобы десять раз уничтожить любого врага; многоэтажные здания из стекла и алюминия, которые лишают зрительного участия, предлагая нам лишь функциональную линейность и огромные отражающие поверхности; прославленный хирург, заверяющий нас, что проведенная им трансплантация сердца прошла удачно, хотя пациент, естественно, умер; программист, который радостно заявляет, что нам придется вступить в «изнурительную войну со сном», чтобы насладиться всеми преимуществами новейшей скоростной связи; модный эксперт, который (с феноменальным успехом) убеждает нас, что сущность коммуникации заключается не в правде или лжи и не в мудрости или безумии переданного от человека человеку сообщения, а в технических характеристиках способа передачи; политолог в роли псефологического [218]виртуоза, который делает вид, что статистика бессмысленных выборов означает истинную сущность политики, – все это, утверждаю я, и есть жизнь под властью объективного сознания.

Короче говоря, раз наука стала доминирующим культурным влиянием нашего века, критического внимания срочно требует психология, а не гносеология науки: именно здесь выявляются будущие недостатки и диспропорции технократии [219].

Можно выделить три основные характеристики психологического стиля, который возникает при интенсивной культивации объективного сознания: (1) отчуждающую дихотомию, (2) индивидуальную иерархию, (3) механистический императив [220].

(1) Объективное сознание начинается с разделения реальности на две области, которые лучше всего можно описать как «здесь внутри» и «там снаружи». Под «здесь внутри» подразумевается область внутри человека, куда отступает сознание, когда человек хочет что-то узнать, не участвуя в этом, или заняться чем-то привычным. Есть много операций, которые можно выполнить с помощью «здесь внутри». В естественных науках обычные функции «здесь внутри» – это наблюдение, эксперимент, измерение, классификация и выработка количественных отношений самого общего рода. В гуманитарных и так называемых поведенческих науках эти операции более разнообразны, но зато включают множество действий, имитирующих естественные науки, – занесение в таблицы, разбивка на группы, приложение информационной теории игровых стратегий к человеческим отношениям и т. д. «Здесь внутри» может участвовать в чем-то настолько простом, как отстраненное изучение документа, книги, произведения искусства, то есть исследовать предмет так, словно чувства изучающего не затронуты или затронутые чувства можно не принимать всерьез.