Роберт Масси - Николай и Александра

Императрица была занята не столько изучением мотивов поведения министров, сколько тем, чтобы снять с постов всех, кто подписал письмо. И в течение последующих шестнадцати месяцев продолжалась невеселая эта картина: отстранение от должностей, перетасовка, интриги. За этот период в России сменилось четыре премьера, пять министров внутренних дел, четыре министра земледелия и три военных министра. «После середины 1915 года, – писал М. Флоринский, – группа вполне достойных и знающих свое дело людей, находившихся на вершине бюрократической лестницы, распалась, уступив место плеяде быстро сменявших друг друга ставленников Распутина. Это было поразительное, необычное и жалкое зрелище, какого еще никогда не бывало в истории ни одной цивилизованной нации».

В начале октября без объявления причины были смещены два лица, подписавшие письмо. Ими были министр внутренних дел князь Щербатов и обер-прокурор Святейшего синода Самарин. В ноябре наступил черед министра земледелия Кривошеина, в январе 1916 года – государственного контролера Харитонова. В феврале был смещен и верный Горемыкин. «Министры не хотят работать со старым Горемыкиным, поэтому после моего возвращения должны произойти некоторые перемены», – писал Николай II. Вначале императрица противилась его намерению. «Если ты полагаешь, что он каким-то образом мешает тебе, то лучше его сместить, – писала она. – Но если ты его оставишь, он будет стараться и служить верой и правдой… На мой взгляд, лучше сменить бастующих министров, а не председателя, который еще великолепно будет служить, если ему в сотрудники дадут приличных, честных, благонамеренных людей. Он только и живет для службы тебе и твоей стране, знает, что дни его сочтены, и не боится смерти от старости или насильственной смерти от ножа или выстрела». Распутину тоже не хотелось терять Горемыкина. «Он не может себе представить, что Старик будет смещен, и все это время он волнуется и ломает себе голову. Говорит, он такой умница и, когда остальные затевают свару, он лишь сидит, опустив голову, потому что понимает: сегодня толпа вопит, а завтра радуется, и не стоит поддаваться ударам волн то с одной, то с другой стороны».

Однако руководимое немощным Горемыкиным правительство почти перестало функционировать. Министры избегали или игнорировали своего председателя. Когда премьер появлялся в Думе, его встречали шиканьем, мешали ему говорить. И государь, и императрица, и сам премьер понимали, что так продолжаться не может. «Я ломаю голову над тем, кого назначить преемником Старика», – писал Николай II. Александра Федоровна с грустью согласилась с супругом, и какое-то время оба думали над тем, чтобы назначить на этот пост А. А. Хвостова, консервативного министра юстиции. Он приходился дядей Хвостову-«певцу» и был одним из тех, кто отказался подписать злополучное письмо. Однако прежде всего с ним должен был встретиться Распутин.

«Наш Друг велел подождать со Стариком, пока он не встретится с четверг с Хвостовым и сообщит о своем впечатлении от встречи, – писала императрица. – Ему [Распутину] так жаль милого Старика, он такой праведник, но он в ужасе от того, что Дума будет шикать на него, и ты окажешься в ужасном положении». На следующий день императрица сообщала: «Завтра Григорий встретится со старым Хвостовым, а потом я увижусь с ним вечером. Он хочет выяснить, достойный ли это преемник Горемыкину». Однако Хвостов не оправдал ожиданий. Александра Федоровна с возмущением уведомила супруга, что Распутина приняли «в министерстве точно обыкновенного просителя».

Следующий кандидат, Борис Штюрмер, оказался более удачливым. Штюрмер, которому были свойственны архиконсервативные воззрения Горемыкина, не обладал смелостью и честностью своего предшественника. Шестидесятисемилетний Штюрмер был темной, подозрительной личностью – типичным продуктом профессиональной российской бюрократии. «Судя по фамилии, он немецкого происхождения, – писал Морис Палеолог. – Он приходится внучатым племянником барону Штюрмеру, который был комиссаром австрийского правительства по наблюдению за Наполеоном на острове Святой Елены» [71]. Б. В. Штюрмера, обер-камергера, бывшего губернатора Ярославской губернии, везде поминали недобрым словом. «Повсюду, где он занимал административную должность, он оставлял о себе недобрую память», – заявлял Сазонов. «Совершенное ничтожество», – стонал Родзянко. «Лживый и двуличный тип», – характеризовал его Хвостов.