Франсуа Керсоди - Уинстон Черчилль - Власть воображения

Безжалостное обвинение было подхвачено лидером либералов Арчибальдом Синклером: «Я критикую не саму эвакуацию, а условия, которые привели к ней. С точки зрения пропаганды, экономики, дипломатии в особенности и в меньшей мере – стратегии, мы потерпели тяжелое поражение». Синклер один за другим отклонил доводы премьер-министра; старый пацифист перечислил поочередно провалы в снабжении, нехватку оборудования и просчеты командования: «Я утверждаю, что организационные ошибки были вызваны отсутствием предварительного планирования со стороны тех, кто на политическом уровне отвечает за ведение войны». Трудно было бы высказаться более определенно, и когда вождь либеральной партии закончил выступление, было заметно, что ему аплодировали не только на скамьях оппозиции.

После него выступали многие депутаты-консерваторы, пытаясь защитить правительство, но они были неопытны и сами не были уверены в своих словах, в парламенте установилось дремотное оцепенение. Но почтенные депутаты моментально взбодрились, когда на трибуну вышел адмирал Роджер Кейс во всем великолепии парадной формы и с шестью рядами орденских планок. Внушительный вид вкупе с глубокой убежденностью героя Зебрюгге в своей правоте, его непарламентский лексикон приковали к адмиралу внимание аудитории: «Захват Тронхейма был необходим, он был жизненно важен. Начиная с 16 апреля я убеждал Адмиралтейство провести более энергичную морскую операцию, используя старые корабли». Кейс, консерватор с большим стажем, долго рассказывал о своих бесплодных попытках встать во главе «Хаммера», о полученных отказах и отговорках, о реальных причинах поражения при Стейнкьере, метаниях Военного кабинета и, наконец, отказе от всякой наступательной операции. «Пугающие проявления падения из одной крайности в другую! – подытожил адмирал. – Трагедия Галлиполи повторяется один в один!»

«Палата затаила дыхание, – отметил депутат Гарольд Николсон, – это была самая впечатляющая речь из всех, что я когда-либо слышал; когда Кейс сел, раздался гром аплодисментов». Слова сэра Роджера Кейса потрясли депутатов. Но судьбу правительства решила другая речь, и она тоже принадлежала консерватору – Леопольду Эмери. Бывший министр, коллега Остена и Невилла Чемберленов, депутат от Бирмингема уже более четверти века, Эмери пользовался в палате общин громадным уважением. По праву тайного советника он мог выступить одним из первых, но конкретный момент определялся спикером. «В тот раз, – напишет Эмери, – я знал, какое большое значение имеет то, что я собирался сказать, и я хотел во что бы то ни стало добиться того эффекта, какой рассчитывал произвести». Но время шло, депутаты уходили на обед один за другим, и когда Леопольд Эмери получил слово, в зале осталось всего человек шесть. «Я не смог решиться отложить мое обвинение против правительства на другой день, […] и когда я уже поднялся, сзади подошел Клемент Дэйвис и прошептал мне на ухо, что я должен любой ценой изложить все наши требования и что он сейчас вернет депутатов обратно в зал из курительной комнаты и библиотеки. Когда я сделал несколько замечаний по выступлениям предыдущих ораторов, аудитория была уже более многочисленной, и я сразу пошел в атаку».

Более часа Леопольд Эмери бичевал лидеров страны, стоя всего в нескольких метрах от кресел правительства посреди группы консерваторов: «Премьер-министр изложил нам логичные аргументы, объясняющие наше поражение. Всегда можно объяснить любое поражение. Мы должны рассмотреть историю принятия решений, отсутствия решений, изменения решений». И Леопольд Эмери обрушил на правительство град вопросов: почему были высажены столь немногочисленные силы без средств транспорта; почему не был взят Тронхейм; почему и кем была отменена операция «Хаммер»? «Подойдя к этой части моего выступления, я заметил, что палата жадно внимает моим словам; более того, возгласы одобрения и аплодисменты все чаще доносились с быстро заполнявшихся скамей консерваторов вокруг меня». Приободрившись, Эмери перешел к главному: «Наша организация мирного времени не годится для условий военного времени. Так или иначе, но нам необходимо поставить во главе страны людей, которые были бы на высоте нашего противника по боевому духу, отваге, решимости и стремлению к победе». Здесь Эмери процитировал слова Оливера Кромвеля, сказанные некогда Джону Хэмпдену о парламентской армии, многократно разбитой кавалерией принца Руперта [154]: «Вам следует найти людей решительных, способных пойти так же далеко, как их враги, в противном случае вы будете разбиты снова». И продолжил: «Несомненно, таких людей подобрать нелегко. Их надо сперва подвергнуть испытаниям и безжалостно отсеять всех, кто не справится или проявит себя недостаточно хорошо». Но Эмери вспомнил и другие слова Кромвеля, слова еще более сильные, которые не решался процитировать… пока все увеличивавшиеся проявления одобрения со стороны парламентариев не сподвигли его на этот шаг: «Я чувствовал, как меня подхватила волна чувств, вызванных в зале моей речью», – напишет он впоследствии. И тогда он завершил свое выступление этими словами: «Я уже приводил некоторые высказывания Оливера Кромвеля. И сейчас я процитирую еще одно. Мне крайне тяжело это сделать, ибо я обращаюсь к людям, которые долгое время были моими друзьями и моими соратниками, но слова, о которых я думаю, весьма уместны, по моему мнению, в создавшейся ситуации. Вот что сказал Кромвель членам парламента, когда он решил, что сможет лучше них вести дела нации: “Вы столь долго заседали в этих стенах и столь малого добились. Уходите, говорю я вам, и чтобы вас больше здесь не видели. Бога ради, уходите!”».