Эмилио Сальгари - Ловцы трепанга

Подойдя метров на двести к островку, где пряталась шлюпка, пирога внезапно остановилась; было похоже на то, что она села на мель. Пираты метались по пироге, вглядывались в реку и издавали злобные крики.

— Они сели на мель! — радостно воскликнул капитан.

— Да, но их поднимет прилив, и скоро они доберутся до нас, — возразил Ван-Горн.

— Дядя, — вмешался Корнелиус, — разреши открыть огонь. Может быть, убедившись в том, что мы хорошо вооружены, а стреляем метко, они откажутся от своих планов и предпочтут убраться.

— Мысль недурна. Но они не открывают враждебных действий, воздержимся от них и мы. Нет нужды растрачивать порох и пули. Пока они ничем не заявили о своей враждебности, кроме того что преследовали нас.

— По-моему, лучше всего воспользоваться тем, что они не могут двинуться с места, и как можно скорее бежать, — предложил Ван-Горн. — Имейте в виду, что скоро подойдет и вторая пирога.

— А куда нас приведет эта река? — спросил Корнелиус.

— Я столько же знаю, сколько и ты, — ответил капитан. — Мы поднимемся вверх до тех пор, пока не найдем места, где можно было бы хорошо укрыться от пиратов. А когда они уберутся — они не замедлят это сделать, так как потеряли наш след — мы опять выйдем в море и продолжим наш путь.

— Капитан, назад в шлюпку! — раздался голос Ван-Горна. — Вторая пирога приближается к реке!

Ван-Горн не ошибся. Отставшая пирога подходила к устью реки и искала проход, чтобы добраться к первой, все еще сидевшей на мели.

Приближавшееся к пиратам подкрепление могло оказаться роковым для наших странников. Хотя снаряжения у голландцев было достаточно, чтобы оказать жестокое сопротивление, но было явно неблагоразумно впятером начинать борьбу с сорока или пятьюдесятью папуасами, вооруженными отравленными стрелами.

— Бежим! — решил капитан. — Путь свободен, вода высока — надо воспользоваться этим и подняться вверх по реке.

Все пятеро вернулись в шлюпку и, держась позади островка, пышная растительность которого прекрасно скрывала их от глаз дикарей, принялись бесшумно грести. Лодка двинулась вверх по реке, подгоняемая морским приливом, ослаблявшим течение реки.

Пираты, слишком занятые тем, чтобы сдвинуть крепко засевшую в песке пирогу, не заметили движения шлюпки. Вскоре перестали доноситься голоса дикарей.

— Какая неприятная неожиданность ожидает их, когда, обшарив остров и оба берега, они нигде не найдут нас, — торжествовал Корнелиус.

— Не радуйся заранее, — остановил его капитан. — Они не так-то легко откажутся от дальнейших поисков: не в их привычках упускать свою добычу. Нам остается только быть настороже, а в случае необходимости защищаться до последней капли крови.

— А мы не можем встретить по пути какую-нибудь деревню? — спросил Ханс.

— Не знаю; я не знаю даже названия этой реки. Во всяком случае, завидев деревню, мы не только не подплывем к ней, но поскорее скроемся в лесу.

— Мне кажется, — сказал Ван-Горн, — что немного выше река делает поворот.

— Тем лучше: нам легче будет скрыться от дикарей. Вперед! И смотрите во все стороны!

Река сохраняла все ту же ширину — метров пятьдесят, но она становилась мелководнее, а русло ее перерезали песчаные отмели, которые шлюпка тщательно обходила.

По обоим берегам реки росли громадные деревья, иногда так густо, что могли помешать высадке. Тут встречались грандиозные тековые деревья, оплетенные лианами и кротовиками; манговые деревья, похожие на европейские вязы, ветви которых никли под тяжестью плодов — размером с апельсин, в коричневой кожуре, очень нежных на вкус; встречались тут и хлебные деревья, плоды которых с их желтоватой мякотью, разрезанные ломтями и поджаренные, столь же питательны, сколь и вкусны; великолепные сахарные пальмы с длинными перистыми листьями, дающими настоящий растительный конский волос, — ствол их при надрезании выделяет сок, вполне заменяющий сахар; кокосовые пальмы, усыпанные орехами; каучуковые деревья и, наконец, бамбук, образующий высокую и плотную ограду.

На деревьях, по кустам порхали, пели, кричали великолепные и странные птицы: попугаи с белыми клювами, их самки, в красном и черном оперении, волочили за собой длинные желтые хвосты; promerops , крупные, как голуби, птицы с бархатисто-черным оперением и длинными широкими хвостами, сплетенными в причудливые космы; cicinuros regni , величиной с дрозда, окрашенные в самые яркие цвета, настолько яркие, что они кажутся цветками или порхающими драгоценными камнями, отливающими красным, как рубин, зеленым, как изумруд, желтым, как золото, или белым, как серебро.