Владимир Казаков - Планеры уходят в ночь

– Триста для осколка не расстояние – летают и дальше. А оторваться в этой кутерьме ты не мог? Может, понервничал, упустил из вида самолет, допустил большой провис троса, а потом рывок… А?

– Вы, товарищ майор, сомневаетесь в достоверности моего донесения? Я неправильно написал?

Маркин задумался, медленно скатывал в трубочку лист исписанной бумаги, опомнившись, развернул, разгладил его.

– Понимаешь, Владимир, с твоей точки зрения, может быть, все правильно, но факты – упрямая вещь. Давай представим, что мы поверили тебе. Значит, офицер Костюхин – трус! Даже больше – предатель, дезертир с поля боя! Его расстреляют. Вдумайся в это слово… Был – и нет человека. И если бы это касалось только его… Понимаешь? У него есть отец, мать… жена, теперь… может быть, дети. Достаточно ли у нас для приговора оснований? Только твой рассказ. А на его стороне факты.

– Какие же, товарищ майор?

– Он привез и сдал кусок перебитого троса с кольцом от самолета. Вот и получается: прав ты, что садился с тросом, прав и он. Он не отцеплял планер. Трос разрублен осколком или порван при резком выборе слабины.

– Если факт отцепки подтвердится, Костюхина расстреляют?

– Нет факта – нет и разговора.

– Хорошо, товарищ майор, я подумаю и, может быть, пересмотрю свой рапорт. Может быть, мне показалось… Вопрос можно? Вы сказали: расстреляют – и нет человека! А предатель… имеет право на существование?

Маркин с интересом посмотрел на Донскова. Он не убедил парня. Что-то тот не договаривает. Знает и не говорит. Глазищи уставил прямо, прячет в них усмешечку или еще черт знает что.

– Вопрос праздный.

– Для меня нет, товарищ майор.

– В мирное время мы пытаемся перевоспитывать даже преступников. Сейчас мы не можем позволить этого. Ты понял?

– Да… Но бывает, сам преступник пересматривает свои поступки, жизнь…

– Бывает, Владимир, бывает, – рассеянно ответил Маркин. – Бывает, дружок, да очень уж редко… Как мать-то? Небось ожила после весточки из лесов? Привет ей, привет! Ты знаешь, что вашему отряду присвоили звание гвардейского? То-то! Ну будь здоров, гвардии сержант Донсков! Иди, хороший мой, иди! Пофилософствуем потом, после войны.

Полный, тяжелый Маркин с трудом приподнялся, протянул руку…

Разговор на волнующую тему Владимир продолжил с матерью. Ей и отцу он привык верить. За всю жизнь не уловил ни в поведении родителей, ни в их словах фальшивых нот. Представь, мама, себя верховным судьей. Никто не спросит с тебя за то, помилуешь ты или покараешь. И вот я, твой сын, совершаю преступление. Отвечать должен по высшей мере. Так требует закон. Но ты не только судья, но и мать. Как рассудишь?

– Без раздумья по закону.

– Напоминаю, по закону кара только одна – смерть! Подпишешься под приговором?

– Не сомневайся, я поставлю подпись, Володя.

– Убьешь сына? Убьешь?.. А потом как жить будешь?

– Жить?.. Разве после этого мать может жить?.. Но почему ты задаешь такие странные и страшные вопросы?

– Наверное, за прошедшие месяцы я стал любопытнее.

И еще один маленький военный совет Владимир держал со своим другом Борисом Романовским.

– Боря, ты в курсе событий с Костюхиным. Он оправдался. Прилетел на базу и как положено сдал на склад часть буксировочного троса. Но мы-то знаем: так быть не могло!

Значит…

– Подлог!

– Каким образом?

– Сдавали после прилета все, скопом. Вряд ли внимательно проверялись номера на заглушках.

– Но не мог подлог сделать один Костюхин!

– Конечно. Экипаж знал об отцепке – это раз. Кто-то рубил трос, наверное, механик, – два. Кто-то сдавал.

– Вот видишь, Боря. Если вывести на чистую воду Костюхина, вместе с ним погорят и другие, может, неплохие, но облапошенные им ребята.

– Да, все, – вздохнул Романовский. – Как быть? Что будем делать?

Трудный вопрос был для молодых ребят. Накликать беду сразу на стольких людей? Подвести весь отряд? Испортить жизнь незнакомым семьям? А при чем тут их жены, дети, родители?

– Может, замолчим? Ведь все обошлось более-менее благополучно, – предложил Романовский.

– А Миша Кроткий? Ты забыл про него? Ведь он пропал почти из-за такого же случая! Ну промолчим, пошлют Костюхина еще раз с планером, а он сделает снова гроб!

– Тогда мы вовеки не простим себе, капитан!

– Итак?

– Потолкуем с ребятами из его экипажа…

– Это сделаю я, ты поговори с Ефимом Мессиожником, ведь ему на склад сдавали тросы.

– Потом к Костюхину!..

– Дай закурить, Боря.