Владимир Казаков - Планеры уходят в ночь

И, будто подтверждая его мысли, затрещал телефон. Штрум вздрогнул, вскочил.

– Да-а! – пробурчал он в телефонную трубку, протирая глаза. – Слушаю, господин штандартенфюрер! Вы чем-то озабочены?

– На нашу долю не выпало еще счастья быть благодушным, – отвечала трубка. – Но к делу!

– Слушаю! – вытянулся у стола Штрум.

– Есть указание верховного командования о сборе всех карательных отрядов в районе Гомеля. С лесовиками пора кончать. С фронта нам подбросят некоторые воинские части;.

Пора кончать! Давно пора. Уже несколько раз солдаты Штрума, усиленные батальонами жандармов и полицаями, пытались громить партизанские отряды. Были крупные победы, восторженные реляции, ящики с медалями и крестами для солдат. Но очень многие получили берёзовые кресты. Отряд «Свобода» дважды уничтожали почти до последнего человека, вешали даже женщин и детей из обоза, а через месяц сотня партизан сбила охранный взвод арсенала в райцентре Дорочки и вывезла все оружие. С развороченного конька крыши склада боеприпасов был снят тяжело раненный партизан, почти мальчишка. Он ушел на тот свет, не приходя в сознание, но из бреда поняли: раненый – партизан бригады «Свобода». Бригады! Это случилось не так давно, но Штруму казалось, что со времени его блестящих побед прошла вечность. Если раньше он прочесывал лес походя, солдаты шли туда со смехом, шуточками, то теперь солдаты требовали шнапса, совались в лес только поддержанные бронечастями и артиллерией. Если раньше красных обкладывали батальоном обычного численного состава, то теперь Штрум чувствовал себя окруженным со всех сторон.

Трясла по ночам лихорадка неуверенности, и поэтому он решился слегка возразить начальству:

– Вопрос мы решаем не в первый раз.

– Надеюсь, в последний.

– Ясно!

– Когда прижмешь осу, она жалит. Надо принять кое-какие меры. Исполнение поручаю лично вам.

– Слушаю!

– Усильте охрану аэродрома и подъездных путей. Выньте из своего носа занозу.

– Понял! Этот отряд…

– Вчера у вас было жарко. Вы не доложили.

– Простите, не успел. На седьмом километре подорван -эшелон с горючим, в Дмитровке повешен староста.

– Плохо! Скверно работаете, Штрум!

Штрум позеленел. Хорошо штандартенфюреру сидеть в Гомеле под охраной полка СС и давать указания по телефонной ниточке. Чтоб дотянуться до его горла, рука красных должна быть длиной в сотню километров. А здесь невидимая намыленная петля все время витает у двери.

Черта с два – невидимая! Староста из Дмитровки, наверное, успел ее разглядеть. Вот уж полгода Штрум держит аэродром бомбардировочной авиации и… «плохо работаете!»

– Я стараюсь, гос..

– Помолчите! Как действует ваш полигон?

– Мы дали на аэродромные склады восемьдесят бомб, годных к употреблению.

– Если будет необходимость, полигон уничтожьте!

– Сделаю, – неохотно ответил Штрум.

– Пленных ликвидировать! Неразряженные бомбы взорвать!

В жарко натопленной хате жужжала муха. Она покрутилась у потолка и села на стол.

– Хоп! – накрыл ее ладонью Штрум.

– Почему молчите, Штрум? – гремела трубка.

– Не надо тратить патроны, господин штандартенфюрер… Пленных загнать в штабели бомб и… – Штрум выразительно щелкнул пальцами.

– Смотрите сами, – не очень уверенно вырвалось из трубки. – Ваши замыслы на ближайшие дни? Я имею в виду акции против партизан.

– Пока не подойдут части, действую по известному вам плану. С начала месяца засылаю в лес егерей-снайперов по два-три человека. Очищаю…

– Ладно. Докладывайте. С богом! – Из трубки послышался длинный гудок.

Штрум облегченно вздохнул, сел, откинулся на спинку кресла.

В покосившейся бревенчатой избе, построенной лесорубами еще до семнадцатого года и подновленной партизанами, топилась печь. В цинковый патронный ящик налили бензин, смешанный с маслом, и подожгли. Смесь долго и жарко горит. Прямо на полу, застланном еловыми лапами, сухими листьями и шинелями, спали партизаны.

Борис Романовский сидел на ящике около двери. Перед, ним – трехногий грубо скорченный стол. На столе – разбросанные части пистолета «парабеллум», ручные тиски, напильники, молоточек. Рядом светильник из медной гильзы зенитного снаряда. Холодный воздух из-под двери шел парком. Унты Бориса покрылись инеем. Он задумался, остановив взгляд на сосновых бревнах домика. Вздрагивало пламя, и крупентчатая янтарная смола на лесинах отливала золотом. Худое землистое лицо Бориса было сумрачным. Опустив глаза, он взял надфиль и тиски с зажатым в них бойком, зябко поежился под кожухом.