Николай Чергинец - Вам — задание

Славин бежал вдоль высокого частокола и, экономя патроны, вел огонь только по видимым целям. Вдруг он почувствовал резкую пронизывающую боль в животе и, теряя сознание, упал в снег.

Славин пришел в себя через несколько часов от нестерпимой боли. Открыл глаза, увидел серое небо. Ему показалось, что оно почему-то покачивается. Владимир посмотрел вперед, и взгляд его уперся в спину человека. Догадавшись, что его несут, подумал: «Кто они? Немцы или свои?» — и опять потерял сознание.

Владимир очнулся в каком-то доме, в полумраке увидел низкий закопченный потолок и чье-то склоненное лицо. Всмотрелся, узнал Тамкова. Тот улыбнулся:

— Открыл глаза! Держись, парень, все образуется!

— Где я? — чуть слышно спросил раненый. Его сухие губы едва шевелились. Тамков наклонился еще ниже:

— Что ты сказал?

Володя почувствовал, как его лица коснулось что-то прохладное. Кто-то, стоявший у изголовья, смочил влажной ваткой его губы. Он попросил пить. Из мрака послышался женский голос:

— Нельзя тебе, родненький. У тебя ранение в живот. Потерпи, сейчас поедем дальше, там тебя доктор посмотрит. Все будет хорошо.

Владимир почувствовал, что его поднимают сильные руки, кладут на носилки, несут во двор, опускают в низкие сани. Рядом села женщина, а впереди какой-то старик, который сразу же тронул поводьями лошадь, и упряжка осторожно заскользила вперед.

Только теперь Володя узнал женщину. Это была Панченкова. Он вспомнил Сергея, его сестренку Надю. Потом в воображении возник Алексей Иванович в тот момент, когда он пробрался к сараю и бросил на крышу одну за другой две гранаты... Владимир чуть слышно позвал Панченкову. Женщина наклонилась над ним:

— Что ты хочешь, сынок?

— Тетя Дуся, что с Алексеем Ивановичем?

Женщина отвела глаза.

— Все в порядке, немного ранен он...

Она не могла сказать правду этому пареньку. У него самого жизнь висела на волоске. Славин спросил:

— А моя мама жива?

— Жива, жива. Ты лежи спокойно, тебе нельзя разговаривать.

Владимиру действительно было тяжело говорить, но он собрался с силами и снова спросил:

— Что со мной?

— Ранен. Пуля тебя немножко зацепила... в живот попала... Но ты не волнуйся. Все будет хорошо.

— Немцев из деревни выбили?

— Да-да. Дали мы им в кости как надо.

— Куда меня везут?

— К доктору. Он тебя в другой деревне ждет.

Парень замолчал. Он лежал, сжав зубы и закрыв глаза, — сильно болел живот. Казалось, что он опять впал в беспамятство. По после некоторой паузы Владимир чуть слышно спросил:

— Тетя Дуся, буду я жить?

Слезы покатились по щекам женщины. Для нее, потерявшей уже сына и мужа, слово «жить» приобрело особый смысл. Она была санитаркой и хорошо знала, что значит ранение в живот, да еще в создавшейся ситуации. Торопливо глотая слова, Панченкова проговорила:

— Что ты говоришь, сынок! Конечно, будешь жить! Подумаешь, ранение. Бывало и похуже, однако ничего, выживали люди. Ты только поменьше разговаривай, силы береги, — она ткнула ездового в спину: — Поторапливай лошадь! Быстрее нужно!

Вскоре они въехали в деревню, где в помещении школы уже находился врач. Его специально вызвали из соседнего отряда. Плотный приземистый мужчина, лет пятидесяти, наклонился над раной. Густые черные брови сдвинулись к переносице, минут через десять он выпрямился и тихо сказал находившемуся в дальнем углу Тамкову:

— Ранение слепое, операцию делать нельзя, да и нечем, надо надеяться и ждать...

Минуло несколько дней. Славин лежал в хате, глядя в низкий потолок, стараясь понять, что с ним, где находится. В сознании проплыли последние события, бой, езда на санях, тетя Дуся... Вспомнил врача с густыми черными бровями. «Интересно, сделали мне операцию или нет?» — он взглянул в сторону и увидел Панченкову. Она сидела на табуретке, грустно смотрела в окно. Владимир понимал, как ей тяжело. Потеряла сына, муж ранен, а руки не опустила, старается всем помочь.

А Панченкова как раз в эту минуту думала о нем. В душе она сомневалась, что парень выживет, и, часто глядя на него, невольно вспоминала своего Сергея. Ведь они были почти ровесниками, дружили.

Почувствовав на себе взгляд раненого, Панченкова резко обернулась. Увидев, что он пришел в себя, улыбнулась:

— Что, сынок, проснулся? Это хорошо. Значит на поправку идет.

Он тоже чуть заметно улыбнулся:

— Тетя Дуся, где я?

— В хате, Вовочка, в хате, в деревне Дуничи.

— Дуничи! — удивился Славин. — Как же далеко завезли! Наверно, немцы наседают, — и тут же спросил: — Маме моей передали, что я ранен?