Марк Чачко - Конец белого ордена

— Со мной был секретный пакет, который я должен был передать одному человеку. Этот пакет у меня пропал, кто-то его у меня вытащил.

В памяти Кати вдруг всплыл разговор с Володей Корабельниковым в то утро, когда она встретилась с ним у ворот больницы. Она рассказала ему о кузене, о таинственных словах, произнесенных в бреду. Что-то говорило ей, что между этим разговором и пропажей секретного письма существовала какая-то связь. Эта мысль в первый момент вызвала у нее такое сильное смятение, что забилось сердце. Против Володи она ничего не имела. Ничего бесчестного он сделать не мог. Володя поступал так, как подсказывали ему его убеждения. Но собственный поступок показался ей ужасным. Она выдала брата. Не потому, что посчитала необходимым так поступить. Невольно, неосознанно… Но разве это может ее оправдать?

Да, все, что говорил ей Володя о новой жизни, о революции, находило в ней сочувственный отклик. Но все равно она никогда бы не согласилась стать доносчицей. Слезы стыда и боли выступили у нее на глазах.

— Если этот документ попал к чекистам, я погиб, — произнес Митя. Непритворное отчаяние звучало в его словах.

Катя мягко произнесла:

— А если тебе явиться с повинной? Во всем признаться…

— Нет! Нет! — бескровное лицо Мити перекосилось от охватившего его страха. — Нет, ни за что! Меня там расстреляют. Я убегу, схоронюсь. Мне бы только немного окрепнуть. Дня два-три мне надо где-нибудь переждать. Ты мне поможешь, Катя? Без тебя я погибну. Знаешь, мы зайдем в наш лицей. Там у швейцара Анисима Хрисанфовича можно будет узнать, кто из моих соучеников в Москве. Ты меня не выгонишь, Катя? Ты мне поможешь спастись?

Валяясь на диване, Корабельников почитывал пухлый растрепанный томик Хаггарда. У квартирной хозяйки была довольно большая библиотека. Три огромных шкафа сверху донизу были заставлены книгами. Впереди — парадно, как гвардейцы, выстроились на полках тома Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, огромные фолианты исторических сочинений. На задворках шкафов, точно бедные родственники, ютились книжки затрепанные, с оборванными корешками. Отсюда, порывшись, Володя уносил к себе какой-нибудь приключенческий роман. Но странно, даже произведения прославленных мастеров этого жанра — Буссенара, Хаггарда, Стивенсона не захватывали его. Замысловатые выдумки о кораблекрушениях в тропических морях, о поисках сокровищ, о жарких схватках с голыми дикарями на неведомых атоллах оставляли его равнодушным. Слишком далеки были все эти истории от того, что до краев переполняло его душу. Действительность была фантастичней и реальней любой выдумки.

— Митенька, к вам гость, — постучавшись, сказала квартирная хозяйка Мария Лазаревна.

Корабельников отшвырнул книжку. Наконец-то! Начинается… Наверное, это кто-нибудь из тех, кого он так напряженно ждал, тратя драгоценное время на чтение приключенческих книг. Володя вскочил на ноги и распахнул дверь.

На пороге стоял Мещерский, держа фуражку в руке. Корабельников радушно его пригласил:

— Заходите, очень рад вас видеть. Очень рад…

Войдя, Мещерский брезгливо оглядел убогую обстановку комнаты, потом подошел к окну, осторожно отодвинул занавеску и выглянул во двор. Осмотром, видимо, остался доволен и, уже успокоенный, подошел к дивану и разлегся там, положив пыльные сапоги на валик.

— Ну, как проводите время? — спросил он Володю, лениво позевывая.

— Затворником, — искренне пожаловался Корабельников. — Тоска смертная. И совестно без дела валяться в такую горячую пору.

— Странно, странно, — не слушая его и думая о чем-то своем, проговорил Мещерский. — Неужели нервы у меня начали пошаливать?

— Что-нибудь случилось?

— Нет, нет, все в порядке…

Он курил и стряхивал пепел на старый паркет. Между двумя затяжками вполголоса запел:

И, не допев, замолчал. Внезапно спустил ноги с валика и сел. Что-то не давало ему покоя, что-то его мучило. Угрюмо уставившись в пол, он в тяжелом раздумье произнес:

— Да, это тот самый. Голову даю на отсечение…

— О чем это вы?

Мещерский многозначительно усмехнулся.

— Такое, понимаете, Митенька, странное совпадение. Сегодня два раза мне на глаза попался один и тот же человек.

— Просто на улице?

— В том-то и дело, что не просто на улице. Один раз, когда выходил из дому, второй раз, когда завернул на Большую Никитскую. Хотел навестить старого однополчанина… Что-то я в тот миг почувствовал. Изменил маршрут. Кружил по городу, желая обнаружить слежку. Но больше он мне на глаза не попался.