Генри Хаггард - Священный Цветок. Суд фараонов

Кхемаус, поборник мести, пожал плечами и многозначительно усмехнулся, но остальные цари и царицы в один голос ответили:

– Нет!

Ma-Ми взглянула на Менеса, ожидая приговора. Но, прежде чем старик успел ответить, выступил вперед чернобородый фараон и обратился к прочим:

– Ее величество, Наследница Египта, Царственная Супруга, владычица Двух Стран, – выкрикнул он. – Теперь дайте сказать слово мне, который был супругом ее величества. Был ли этот человек скульптором Гору, я не знаю. Если был, то и тогда он был злодей, по моему приказу сосланный в пустыню Куш, где он и умер. Он сам признался, что проник в гробницу ее величества и украл то, что осталось от прежних воров. Ее величество говорит также – и он не отрицает этого, – что он осмелился поцеловать ее руку, а мужчина, осмелившийся поцеловать руку замужней царицы Египта, у нас карался смертью. Я требую, чтобы он был казнен и до срока вырван из жизни для того, чтобы после он снова жил на земле и снова страдал. Суди, о Менес!

Менес поднял руку и заговорил:

– Укажи мне закон, по которому живой человек мог бы быть осужден на смерть за то, что поцеловал мертвую руку. В мое время и до меня такого закона в Египте не было. Если б живой человек, не будучи супругом или родственником, поцеловал руку живой царицы Египта, может быть, он и был бы казнен. Может быть, за такой проступок ты и казнил скульптора Гору. Но в могилах браки расторгаются, и, если б этот человек нашел ее даже живой в могиле и поцеловал не только руку ее, но и губы, за что же его казнить смертью? Ведь он это сделал из любви.

Слушайте все: вот как я рассудил: да будет дух жреца, впервые осквернившего могилу царственной жены, предан в когти Истребителя, дабы познал он последние глубины Смерти. Но этот человек пусть выйдет от нас невредимым, ибо совершенное им сделано по неведению и потому, что им руководила Хатор, богиня любви. Любовь правит тем миром, где мы нынче встретились, как и всеми мирами, в которых мы жили или еще будем жить. Кто смеет отрицать ее могущество? Кто осмелится восстать против ее закона? – А теперь – в Фивы!

Словно множество крыльев прошумело – и все исчезли. Нет, не все, ибо Смит еще стоял на ступенях перед двумя задрапированными колоссами, а рядом с ним, дивно прекрасная, неземная, светилась призрачным светом фигура Ма-Ми.

– Я тоже должна уйти, – шепнула она, – но прежде хочу сказать два слова тебе, который был скульптором в Египте. Ты любил меня тогда и за эту любовь заплатил жизнью, ибо ты и тогда поцеловал мне руку, как сейчас поцеловал мою мертвую руку, взятую из могилы. Я была женой фараона лишь по закону – пойми меня: только по закону, – и титул Царственной Матери в моей надгробной надписи – изваянная ложь. Гору, я никогда не была по-настоящему его женой и, когда ты умер, скоро последовала за тобой. Ты забыл, но я – я помню. Ты думаешь, это вор сломал мою фигурку, которую положили со мной в могилу? Нет. Я сама сломала ее, потому что ты осмелился написать на ней: «возлюбленная» – не «бога Горуса», как бы следовало, но «человека Гору». И когда меня хоронили, фараон, узнавший все, вынул эту статуэтку из-под моих одежд и отшвырнул ее прочь. Помню, отливая ее, ты бросил в огонь с бронзой и золотую цепь, подаренную мной тебе, говоря, что я достойна быть отлитой из золота. И это кольцо с печатью на моей руке – тоже твоей работы. Возьми его, Гору, и вместо него дай мне то, что на твоей руке, кольцо Боса. Возьми его и не снимай до самой смерти, и пусть оно ляжет с тобой в могилу, как это легло со мной.

А теперь слушай! Когда взойдет солнце и ты проснешься, ты будешь думать, что все это тебе приснилось. Но знай, о человек, которого некогда звали Гору, что такие сны – тень истины. Боги меняют свои царства и имена, люди живут, умирают и оживают, чтобы снова умереть; царства могут пасть, и правители превратятся в забытый прах. Но истинная любовь бессмертна, как бессмертна душа, в которой она зародилась. И для нас с тобою кончится когда-нибудь ночь скорби и разлуки и восстанет ясный день славы, мира и полного соединения. А до того не ищи меня более, хотя я всегда буду близко около тебя, как и была всегда. До этого благословенного часа, Гору, прощай!

Она склонилась к нему; он вдохнул аромат ее дыхания и ее волос, свет дивных глаз проник в самую глубь его души, и он прочел в ней ответ, начертанный там…

Он простер руки, чтобы обнять ее, но она уже исчезла.

Смит проснулся, весь застывший и окоченевший, проснулся на том же месте, где уснул впервые, то есть на каменном полу, возле погребальной ладьи, в центральном зале Каирского музея. Дрожа от холода, он выбрался из своего убежища и выглянул – зал был так же пуст, как и накануне вечером. Ни тени, ни следа царя Менеса и всех этих фараонов и цариц, которых он видел во сне так ярко, так реально.