Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

Ну, и конечно, водка. С этой злодейкой с наклейкой по приказу Лихого велась усиленная борьба. В первые дни были уничтожены запасы, запрятанные в резиновых грелках, в банках под видом компотов и соков, в чайниках вместо воды. Уничтожить помогли бравые старшины, переходящие из одного купе в другое. До последнего, своего, они обычно не доходили. Мы уносили их и укладывали храпеть богатырским сном. Когда уничтожать стало нечего, а разъярённые отсутствием водки борцы с этой гадостью горели желанием продолжить с ней непримиримую борьбу, по кругу пошла бескозырка усатого старшины второй статьи.

В Хабаровске очередь бежать к колонке за водой выпала мне. Я запихнул смятые рубли и трёшки в карман оборванных штанов. Накинул на голое тело рубаху без рукавов и босиком, с чайником, понёсся… в ближайший магазин. Наверно, хорошенький был у меня видок, если покупатели зашептались, показывая на меня и отодвигаясь подальше, чтобы я кошелёк не спёр у них. Продавщица головой покачала, раздумывая, взять деньги от меня или позвонить куда следует. Сощурилась презрительно:

— Денежки, небось, ворованные? Щас милицию позову…

— Не надо милицию, мамаша. Из эшелона я, на службу еду флотскую… Родину защищать. Мне водки… На все!

— Ладно уж, бери свою водку и проваливай, защитничек…

Здесь же, в магазине, я выставил на подоконник четыре бутылки «сучка» — самой дешёвой в те годы водки. Два рубля двенадцать копеек за бутылку. Откупорил залитые сургучом головки и сбулькал содержимое в чайник. Бегом к вагону и… оба–на! На нижней подножке сам начальник эшелона стоит. В чёрных наглаженных брюках, в кремовой офицерской сорочке. На чубатой голове чёрная, с белыми кантами и «крабом» пилотка набекрень. На ремешках кобура с пистолетом болтается. Лихой сигарету покуривает, на мой чайник глаз косит. Вот пепелок стряхнул, в чайник с высоты заглянул.

— Воду принёс, товарищ призывник?

У меня в груди похолодело.

— Так точно, товарищ капитан третьего ранга!

— Вода, говоришь?

— Так точно! Сбегал, вот, с разрешения старшины вагона.

— А ну, пей!

— Да вода это, товарищ кап…

— Пей, кому сказал! — резко оборвал меня Лихой.

Я посмотрел по сторонам, словно ища поддержки. Выпивоха из меня никудышный. Водку из чайника! Смогу ли?!

Десятки пар глаз из окон купе следили за мной. В них тоска, надежда, сочувствие. Я глотнул из носика. Не поперхнулся. Не сморщился.

— Вода, товарищ…

— Пей ещё! Пей, пей!

Запрокинув голову, я сделал несколько глотков.

— Вода, говорю же вам…

— Холодненькая?

У меня перехватило дыхание. Вдруг пить попросит? В окнах вагона торчат головы. В немигающих глазах тревога за судьбу чайника. Усатый старшина в испуге напрягся за спиной Лихого.

— Никак нет, не холодненькая… Так себе вода, тёплая…

— Из колонки… тёплая?

— Не положено нам из колонки… На вокзале из питьевого бачка набрал. Как учили, всё по инструкции…

— А-а, — разочарованно протянул Лихой. — Входи, послушник хренов. Пошли дурака Богу молиться — он и лоб расшибёт.

В купе меня встретили как героя.

— Ну, молодой… Орёл! Держи краба! — подал растопыренную широкую ладонь усатый старшина. — Молоток, салага! Уважаю!

Крепко саданул меня по спине крепкой ручищей, придвинулся к моему уху. Пахнуло сильным перегаром.

— Хочешь, дам тебе Нюрку трахнуть разок?

— Не-е, — замотал я отчаянно головой. — Не хочу.

— Как знаешь. Моё дело предложить. Твоё отказаться. Зря, браток, заводная бабёнка. Работает как швейная машинка!

Моряк сжал рукой себе обе щеки.

— Видал, каким стал за эти дни?

Расставил ладони вокруг лица.

— А был — о, какой!

Опять дыхнул на меня так, что будь я мышонок, тотчас бы сдох.

— Может, выручишь, браток? Я хоть отдохну маненько…

— Не-е, — поспешно забрался я на верхнюю полку, услужливо предоставленную мне за «героический подвиг».

Рано утром эшелон остановился на Второй Речке Владивостока, на берегу вспененного прохладным ветром Амурского залива. Вот оно, море! И совсем не синее, как рисовалось в моём воображении. Свинцово–серое, рябое от пенных барашков на гребнях колыхающихся невысоких волн, и белый лоскуток паруса лёгкой чайкой колыхается среди них.

Мы выгрузились и зашагали в «Экипаж».

Кто и когда так назвал пункт сбора призывников на флот, лучше спросить у военных историков. Мы плелись по незнакомым улицам, озираясь по сторонам, ёжась под моросящим дождём. Сборище не то военнопленных, не то стриженых уголовников, изобразивших нечто вроде колонны на марше.