Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

— Как это не нужен? — усмехнулся академик явной, как он полагал, глупости матроса. — Как это не нужен? — строго повторил он. — Над этим переключателем, мил человек, да будет вам известно, институт целых два года бился, пока довёл его до ума. Без него машина работать не будет!

— Ещё как работает! Сами же видели. Плохо ваш институт бился, не довёл переключатель до ума. Пружинка какая–то мудрёная из него выскочила. Так я… того, отключил ваш переключатель, напрямую схему заделал. Смотрите!

Чепель открыл панель. В блоке пульта управления сиротливо болтались обрезанные провода. Не веря глазам, академик снова и снова включал и выключал машину, задавал ей самые сложные варианты, но ЭВМ как и прежде работала безошибочно.

— Ну и ну, — покачал головой академик. — Должен признать, коллега, вы большой специалист… А до этой машины вы на какой работали?

— На «Зил‑130»… Шофёром…

У академика округлились глаза, вспотела лысина и отпала челюсть. А переборки четвёртого отсека задрожали от смеха…

Тот прелесть солнца не поймёт И нежность голубого неба, Кто сутками в глубинах вод В отсеках герметичных не был. Этими проникновенными словами поэта–подводника Героя Советского Союза капитана 2 ранга Магомета Имадутиновича Гаджиева я заканчиваю главу о «холодной войне» в морских глубинах и её мужественных участниках — моряках–подводниках СССР и России, чести своей не уронивших, флага советского и российского ни перед кем не спустивших, истинных рыцарях моря. Многих из них уже нет с нами. А те, кто может поделиться воспоминаниями о «горячих» днях «холодной войны» — ветераны флота, почтенные старцы, убелённые сединами, со скромными рядами наградных планок.

В конце концов не за орденами и медалями тихо и незаметно уходили в дальние автономные плавания подводные лодки.

Я здесь один на этом безлюдном обском берегу.

Ночь давно спустилась на залитые половодьем леса и луга, кромешной тьмой обволокла шумящую реку. Разбрасывая искры, потрескивает костёр, кипит уха в котелке, и глядя на огонь, в который раз задаю себе вопрос: «Неужели всё это было со мной? И это я поднимал пусковой стол ракеты для старта? Нёс вахту в отсеке в боевом походе? Задыхался вместе со всеми от жары и духоты в тропиках или дрожал от холода в северных широтах». А ведь было… Всё! На этом заканчиваю. Догорает костёр, и карандаш падает из рук. Я ужасно устал, но не напрасно потрачено столько сил: написана глава о «холодной подводной войне». Зачем и для кого пишу? Не знаю. Ведь я иду в Никуда, и что ждёт впереди — неизвестно. Но рассказывая о смертельных «вальсах» подводных лодок, в которых каждый из «танцоров» балансировал на грани всплытия к солнцу, к жизни и провала в океанскую бездну, я чувствую себя причастным к тем событиям, заново переживаю их, вижу мысленно боевых друзей–подводников. Они словно вновь рядом со мной и не одиноко мне здесь среди волн. За тех, кого нет с нами, пьют не чокаясь. Мне в буквальном смысле приходится пить не чокаясь — никого нет вокруг на многие десятки километров.

За славный экипаж К-136!

За ветеранов–подводников!

За тех, кто нёс боевой дозор в океанской бездне в годы «холодной войны»!

За тех, кто сейчас на вахте и охраняет морские рубежи Родины!

За то, чтобы количество погружений равнялось количеству всплытий!

За рыцарей морских глубин!

За флот наш Российский и его военно–морской флаг!

За милых дам!

Всё, друзья! Бутылка пуста, и мой шарабан уже ничего не варит. Кажется, я порядком забалдел. Могу орать, прыгать, трясти деревья, колотить в пустое ведро, хулиганить в пьяном одиночестве. Милиции здесь нет. Мне всё здесь можно!

Да-а… Я тут хозяин! Но я иду спать. Честь имею!

Но вернёмся к моему самосплаву по Оби.

Спокойно иду левым берегом. Спокойно — это относительно, потому что далёкие кусты на западном горизонте кажутся неясными пятнами. Возможно, там земля. А скорее всего, залитые наводнением луга и леса.

Светает. Жучком–водомером на синем фоне уходящей ночи плот–кататамаран плавно и бесшумно скользит по отливающей глянцем гладкой поверхности сонной реки. Синий воздух напоен ароматом свежего утра и бодрит лучше чашки горячего кофе, который я только что выпил. Работать вёслами не приходится и я дремлю, развалясь на палубе под плащом–накидкой и глядя в небо, быстро меняющее цвета и оттенки. Потрясающая картина необыкновенно сияющего утра настраивает на лирический лад. И опять сожалею, что не поэт я и не художник. Воспеть бы в стихах, запечатлеть в самых нежных тонах красоту зари над необозримой пеленой вод!