Василий Лягоскин - Дома мы не нужны. последняя битва спящего бога

Внутри у него все затвердело; только легкие и сердце продолжали работать, и сквозь биение молоточков в висках, он с несказанным наслаждением вдруг услышал посторонние звуки; ощутил резь в глазах от солнечного света, и ощутил ласковое прикосновение к щекам слабого ветерка: «Приехали!».

Кто-то сказал это слово, или сам Алексей Александрович прошептал его, но мрачные волны тут же отхлынули, и легкие вдохнули воздух уже в полную силу – раз, и второй, и третий, откачивая из организма дурные миазмы.

Автомобиль стоял на круговой площадке; внутри башни чернело жерло, ограниченное невысоким бортиком. На него и оперся первым Толик Никитин. Он перегнулся через этот парапет, и тут же отшатнулся назад, оглянувшись на товарищей с отчаянным взглядом и полураскрытым ртом, готовым исторгнуть наружу истошный вопль. Вид невозмутимых пока друзей, ласкового голубого неба без единого облачка (дождик прошел позавчера) и еще более ласкового солнца немного привел его в чувство. Он махнул рукой, приглашая присоединиться к созерцанию чего-то ужасного; делать это в компании было не так страшно – решил профессор – и тоже заглянул внутрь.

Башня была полна – той самой кровавой мешаниной, что представлял себе всю дорогу по пандусу Алексей Александрович. И это было наверху; а что творилось в глубине нижнего яруса?! Но самым ужасным и нестерпимо жалостным был вид копошащейся в этой каше живой осы. Осы громадной и… разумной! По крайней мере таким был взгляд огромных фасетчатых глаз, которые вдруг уставились прямо в лицо профессора.

– Что же вы натворили, люди? – словно говорил этот взгляд, – разве виноваты мои дети, что нас такими создала природа? Разве мы хотели лететь сюда из родных мест, где были частью окружающего мира – частью органичной и никому не мешающей.

Профессор мог много сказать в оправдание человеческого рода, рассказать о страданиях тех несчастных, что ждали погребения уже второй месяц, но… над ухом темной молнией вспорол воздух болт с широким острием, который безвозвратно утонул в мертвой плоти ос. Алексей Александрович проследил полет болта так явственно, с многократным замедлением, что успел рассмотреть, как жесткое оперение раздвигает хитиновые частички. Зато он не успел отметить тот миг, когда прародительница ос-убийц лишилась и головы, и обличающего взгляда, и жизни. Разглядывать теперь ее было бессмысленно.

Впрочем, командир, опуская арбалет, тут же показал, что последнее утверждение было преждевременным.

– Смотрите, – полковник с понятной брезгливостью ткнул вторым болтом в длинное брюхо осиной матки.

Теперь это туловище ни страха, ни сожаления не вызывало. Только бесконечное отвращение от вида лоснящихся крупных клещей, достаточно быстро передвигающихся по неподвижному телу. Острие пронзило одного из них, и профессору показалось, что вместе с крошечными брызгами крови воздух вокруг заполнился тем самым зловонием, что им еще предстояло испытать на пути назад.

– И с каждым днем здесь «благоухать» будет все сильнее, – словно понял его мысли Кудрявцев, – так что в следующий раз, пожалуй, надо будет что-то вроде скафандров прихватить, с полным циклом жизнеобеспечения.

– А что нам тут нужно? – буркнул стоящий позади тракторист; ему хватило одного взгляда в осиное крошево, – посмотрели, убедились, что все они передохли. Ну и пусть воняют до скончания веков.

– Они-то да, – не согласился командир, – а вот эти «товарищи» (он поддел кончиком болта еще одного клеща), – вряд ли согласятся остаться тут навечно. Подъедят тут все и вперед – на завоевание мира. И там мы их уже не сможем остановить. И не надо говорить, что людям они не страшны. Неизвестно, каким боком нам вылезет эта мина замедленного действия через год, сотню, или тысячу лет. Нет! Как говорится – мы породили, мы и убьем…

Вниз «Эксплорер» летел с максимальным ускорением – так, что едва вписался в ворота. А там… взвыли тормоза, почти зарылись до ступиц в песок широкие колеса внедорожника, едва не врезавшегося в четверку высоких фигур, четко вырисованных ярким солнцем, бившем в спины незнакомцев. Они действительно были высокими; очень высокими – так что профессор поначалу принял их за «высших» неандертальцев. Может, они и были таковыми, но не вождями племени с холма, на который когда-нибудь волчица принесет младенцев (во как завернул Алексей Александрович). Эти парни и девчата, по двое каждого пола, физиономии имели пусть и измученные, но гораздо более дружелюбные, чем Денату и его потомки, и, показалось профессору, смутно знакомыми.