Ганс Гейнц Эверс - Альрауне

К их столику подошли две женщины, попросили угостить их кофе. Бесцеремонно уселись и заказали.

– Быть может, блондинка, – шепнул доктор Петерсен. Но Франк Браун покачал головою.

– Нет, нет, совсем не то, что нам нужно. Это только мясо. Тогда уж лучше остаться вам с обезьянами.

Он обратил внимание на одну маленькую женщину, сидевшую сзади, поодаль. Она была смуглая, с черными волосами; глаза ее горели огоньками сладострастия. Он встал и знаком отозвал ее в коридор. Она отошла от своего собеседника и подошла к нему.

– Послушай-ка… – начал он.

Но она поспешно ответила:

– Не сегодня, у меня уже есть кавалер. Завтра, если хочешь.

– Брось его, – настаивал он. – Пойдем, возьмем кабинет.

Это было очень заманчиво.

– Завтра, нельзя ли, миленький, завтра? – спросила она. – Я, право, не могу сегодня, это старый клиент, он платит двадцать марок.

Франк Браун взял ее за руку.

– Я заплачу больше, гораздо больше, понимаешь? Ты можешь сделать карьеру! Это не для меня, а для старика, вот видишь там. И дело совсем особенное.

Она замолчала и посмотрела на тайного советника.

– Вот этот? – спросила она разочарованно. – Чего же он хочет?

– Люси! – закричал ее спутник.

– Иду, иду, – ответила она. – Ну, так еще раз – сегодня я не могу. А завтра поговорим, если хочешь. Приходи сюда в это время.

– Глупая женщина, – пробормотал он. Она сказала:

– Не сердись. Он убьет меня, если я с ним не пойду. Он всегда такой, когда напивается. Приходи завтра, слышишь? И оставь старика, приходи один. Тебе не нужно даже платить, если не можешь.

Она оставила его и подбежала к своему старику. Франк Браун видел, как черный господин начал ее упрекать. О, да, она должна остаться верной ему, по крайней мере на эту ночь.

Он медленно пошел по зале, разглядывая женщин. Но не нашел ни одной, которая показалась бы ему более или менее подходящей. Повсюду были еще видны следы буржуазной порядочности, какое-то воспоминание о принадлежности к обществу. Нет, нет, тут не было ни одной, которая освободилась бы от всего, которая дерзко, самоуверенно идет своей дорогой: «Смотрите на меня – я проститутка». Он затруднялся даже определить точно, чего, в сущности, он искал. Он это только чувствовал. Она должна быть такой, думал он, должна принадлежать сюда и никуда больше. Не как все эти, которых привела сюда какая-нибудь слепая случайность. Все эти с тем же успехом могли бы стать порядочными женщинами, работницами, горничными, манекенщицами или даже телефонистками, если бы только ветер жизни подул в другую сторону. Все они были проститутками только потому, что их делала ими грубая животность мужчин.

Нет, нет, та, которую он искал, должна быть проституткой потому, что не может быть никем другим. Потому что кровь ее так уж устроена, потому что каждый кусочек тела ее жаждет постоянно новых объятий, потому что в объятиях одного ее душа уже жаждет поцелуев другого. Она должна быть проституткой так же, как он… Он задумался: кто же он, в сущности?

Утомленно и нехотя он подумал: «Ну, так же, как он – фантазером».

Он повернулся к столу.

– Пойдем, дядюшка, здесь нет ничего!

Тайный советник запротестовал было, но племянник настаивал на своем.

– Пойдем, дядюшка, – повторил он, – я обещал тебе найти, что тебе нужно, и найду.

Они встали, расплатились и пошли по улице по направлению к северу.

– Куда же? – спросил доктор Петерсен.

Франк Браун не ответил, он шагал вперед и рассматривал большие вывески кафе. Наконец остановился.

– Здесь, – сказал он.

В грязном кафе не было даже никакой претензии на внешний лоск. Правда, здесь стояли посредине маленькие белые мраморные столики, по стенам – красные плюшевые диваны. Здесь тоже горели повсюду электрические лампы и тоже шныряли неряшливые кельнеры в засаленных фраках. Но все это производило впечатление, как будто и не хочет быть ничем иным, чем кажется.

Здесь было накурено, душно, но все, что дышало здесь, чувствовало себя, однако, свободно и приятно в этой атмосфере. Не церемонились, держали себя так, как хотели.

За соседним столиком сидели студенты. Пили пиво, перекидывались циничными замечаниями с женщинами. Цинизм их не знал пределов: из уст лился целый поток грязи. Один из них, маленький, толстый, с бесчисленными шрамами на лице, казался неисчерпаемым. А женщины ржали, покатывались со смеху и громко визжали.

Кругом у стен сидели сутенеры и играли в карты или же молча смотрели по сторонам и насвистывали в такт пьяным музыкантам, пили водку. По временам с улицы заходила какая-нибудь проститутка, подходила к одному из них, говорила несколько слов и вновь исчезала.