Андрей Куц - Егорушка

Страна, бурно, агрессивно, вздорно и порочно развиваясь и меняя облик, клокотала, исторгая сгустки застарелой гнили, копя новые очаги воспалений.

Тумачи жили своей жизнью.

На двадцать семь жителей деревушки приходилось целых восемь юных душ. Но этим летом в наличии были не все: один мальчик, превратившись в мужчину, отбыл в ряды неспокойной, непредсказуемой армии, молясь, чтобы не попасть в кровавую мясорубку, другой же юный представитель мужского пола пока был далёк от подобных переживаний и волновался, негодовал, ликовал или страдал по-детски живо, насыщенно и полно в летнем лагере «Юная дубрава», что в Орловской области. У первого отсутствующего, которого, между прочим, звали Ромой, была младшая сестра по имени Катя, – это те самые, кто в 2002 году приехал в Тумачи. Кате, кстати, недавно исполнилось тринадцать лет, и она глубоко сожалела, что брата нет рядом, что она осталась одна против бабушки и мамы… вечно непредсказуемой, как армия, мамы. У второго отсутствующего, десятилетнего отпрыска по имени Дима, был брат Саша, который был старше на два года, и который страшно ему завидовал, потому что тоже хотел в лагерь. Но на Сашу, как, впрочем, всегда, у семьи не нашлось денег, – а ему хотя бы куда-нибудь, хотя бы на несколько недель вырваться из этих ненавистных, осточертевших Тумачей! Саша, в отличие от Кати, не сожалел о брате. Он наслаждался его отсутствием. У Саши был старинный товарищ Митя, его одногодок – двенадцати лет. С недавних пор на равных с ними – товарищеских – правах существовала и Катя. Так как деревушка была невелика, то зачастую брат Саши, Дима, присоединялся к ним, чтобы скоротать время, – и делал это, несмотря на недовольство старшего брата. И был четырнадцатилетний Бориска, и была пятилетняя Любочка… которые теперь спят в ночном поле, и даже во сне стараются не видеть сновидений…

16 дней назад (11 июля 2005 года, вторник)

Любочка очень спешила.

Её босые ножки поднимали пыль, над головой плыло солнце, парили ласточки, а вокруг без движения стояла высоченная зелёная кукуруза.

Любочка должна была принести напиться незнакомому дяде. Ей дали поручение, её попросили сделать «божескую милость», – хотя она смутно понимала, что это есть такое.

Она торопилась. Ей было жалко дядю, томящегося в кукурузе, – до того высохшего без единой капли воды, что он не мог поднять ноги, чтобы идти самому. Он лежал, стонал, и лицо у него было сухое и морщинистое, губы – слипшиеся, потрескавшиеся, глаза – жёлтые и глубоко впавшие… Вообще-то дядя ей совсем не понравился. Он даже напугал её. Но он просил о помощи. И Любочка видела, что ему, и правда, надо помочь, – она поспешила в деревню за чашкой или банкой с колодезной водой.

Любочка, пятилетняя девочка, торопилась. Её простенькое лимонное платьице – светлое пятнышко, катящееся по дороге к первому дому Тумачей, и за ним поспевают тёмно-русые волосы, достающие до середины спины девочки. Дом был чужой, совсем чужой. Никто не знал его хозяина. Когда-то в нём жила бабулька, но она давно умерла, – Любочка её не видела. С тех пор в доме никто не поселился, и он опал, как дряхлый старец, от неимоверной тяжести опустивший плечи, покосился, словно проваливаясь под землю. Загородку давно растащили, а то, что от неё осталось, было никому не нужно – всё равно гниль да труха. Пространство вокруг дома заполонил высокий, неприступный для Любочки, бурьян. Этот дом стоял выше остальных, и как только девочка просеменила мимо него, она начала спуск под бугорок. Колодец был почти посередине деревни, прямо на проезжей части, которая обрывалась у последнего дома, а возле колодца расширялась, обозначая простор, достаточный для того, чтобы это место жители называли «площадью» и, усмехаясь, добавляли: «С фонтаном».

При себе у Любочки ничего не было, во что можно налить воды.

Она покрутилась на месте – ничего не приглядела. И бросилась к себе во двор – уж там она обязательно что-нибудь сыщет, и желательно ненужное, чтобы не осерчала бабушка или не заругался дедушка.

Она прошмыгнула в распахнутую калитку.

На огороде копошились дедушка с бабушкой, а за забором деловито стучал молотком Бориска.

– Дед, Любаша объявилась, – услышала внучка радостный голос своей бабушки, Лидии Николаевны Теличкиной, и – перепугалась, потому что дядечка строго-настрого наказал никому о нём не говорить, он взял с неё слово! Это затрудняло дело.