Сергей Куц: Вор и проклятые души

— Что с твоей рукой?

Я покосился на Томаса Велдона. Правая половина его лица укрыта капюшоном, а око безумного Неакра — черной повязкой. Монах буравил меня взором левого глаза. Будто насквозь собирается проткнуть! То в душу заглядывает, то на руку смотрит.

Проклятье! Без него тошно! Я мысленно выругался. Правая моя рука держала левую за запястье, словно баюкая. Я медленно сжимал и разжимал пальцы. Пальцы с черными и по-звериному острыми когтями. Как у нежити. Моя…

— Кровь и песок!

Возглас вырвался помимо воли. Моя ли это рука! Как у человека: ладонь, пальцы, только вместо ногтей — когти, а кожа — от запястья и дальше вниз — нелюдская… Змеиная… Чешуйчатая, сухая, серо-зеленая. Проклятый пепел!

— Это цена.

Я вздрогнул. Голос дьявола… Николас Гард помнил все. Я прекрасно осознавал, что и когда произошло. Помнил сделку с Люцифером. Я стал ключом сатаны к Орнору. Именно я призвал его в наш мир, а вместе с ним и четырех всадников апокалипсиса. Предвестников конца времен!

Но пока мир не изменился, уж точно во внешнем проявлении, а Люцифер минуту назад просто сидел на пне и грел над бездымным костерком руки. Сейчас он появился пред взором. Обошел, держась от меня и Велдона в нескольких футах, и изучающее разглядывал обоих.

Инквизитор сжался под взглядом Люцифера, еще больше натянув капюшон монашеской рясы на обезображенный черной магией лик. Бьюсь об заклад, Велдон зашептал про себя молитвы против нечистой силы, а если спросить его о чем-нибудь, то зашипит, как огромный взъерошенный кот.

Дьявол усмехнулся. Со стороны казалось, что церковник забавляет его, и враг рода человеческого не прочь удостоить вниманием этого грешника. Чтоб поиздеваться над простым смертным.

— Молись, святой отец, — произнес сатана, достав из-под одежд нательное Распятие, и с издевательским выражением на лице поцеловал маленький крестик. — Он непременно снизойдет в милости Своей!

Томас Велдон все-таки зашипел.

— Ты! — Монах выставил в сторону сатаны дрожащий указательный палец. — Ты!

— Я. — Люцифер развел руки и негромко рассмеялся. — Я — это я! А кто ты, монах? Еще святой отец или уже чернокнижник Неакр? А может, чернокнижником обрел себя Томас Велдон? Инквизитор из славного города Бранда?

Церковник смотрел на дьявола исподлобья, согнувшись чуть ли не пополам. Дернув рукой, словно укрывшись невидимым плащом, он вдруг отошел. Я бы проводил его изумленным взглядом — Томас Велдон столь быстро отступил! — да по-прежнему не мог отвести глаза дольше чем на пару ударов сердца от жуткой пятерни, в которую превратилась моя правая рука.

И сердце сильно стучит в груди. Оно снова бьется, хоть я сегодня умер. Умер, чтобы вернуться к жизни.

— Это плата. — Люцифер опять заговорил со мной, как будто не отвлекался вовсе на инквизитора. — Не забыл уговор? А, Николас?

Я кивнул. Молча. Потребовалось усилие, чтобы оторвать взгляд от левой руки, но правой продолжал держаться за запястье и все так же сжимал и разжимал пальцы изувеченной руки. Будто проверял, будто не верил, что эта конечность чудовища теперь моя плоть.

Тонкие губы сатаны скривились в усмешке. Люди говорят и пишут, что все они разные, а, в сущности, каждый такой же, как другие. Но иногда люди удивляют, хотя скорей дают повод для насмешки.

— Ты ж помнишь, Гард!

Я помнил слова сатаны, когда стоял на лестнице из темного гранита, уходящей в бесконечную высь. Под ней была бурлящая раскаленная лава, а вокруг — серый и пустой предел. Видел это сейчас, как если бы вернулся в прошлое, и слышал Люцифера:

— Ты получишь бессмертие, но не твоя плоть. Тебе нужны будут еда, питье и крыша над головой, ты будешь чувствовать боль и при этом будешь почти неуязвим! Тебя можно будет убить! Но я воскрешу тебя! Снова и снова, сколько бы ты ни умирал. Только с каждой новой жизнью твой облик все меньше будет походить на человеческий.

Я закрыл глаза, и видение исчезло.

Предо мной стоял смертный. В приличном кафтане, какие любят успешные купцы, поверх неброской темной одежды; на ногах сапоги из мягкой кожи. Чуть тронутые серебром, коротко стриженные темно-русые волосы, черные глаза, ястребиный хищный нос и тонкие губы. А в глазах — вечная насмешка над людьми.