Руслан Богомолов - Сотворение Волжской России. 4 книги

Водитель достал из машины тот самый нож с наборной ручкой.

– Отойдём в сторонку, – бритый взял Кошкина под руку и отвел его к бамперу машины, – возьми нож на память, это твой трофей. Забери заявление, и, когда что будет нужно, только спроси на базаре Газала, это я. Договорились? Сейчас, если хочешь, заплачу тысячу за обиду и отвезу туда, к Баилину, и обратно. Кошкин улыбнулся, вспомнив наставления старшего сержанта, и сказал:

– Вот что, Газал, скажи Баилину, чтоб выбросил мое заявление, а если не поверит, то привези его сюда. Я буду вон на той барже. А денег ваших не надо, я честью жены не торгую.

– Хорошо, – Газал хлопнул Кошкина по плечу, – ты мне, правда, нравишься – наш человек.

Они сели в машину и, развернувшись, поехали в город, а Семён подошёл к Любе:

– Ну, привет, «жена».

– «Киши», – и пояснила в ответ на недоуменный взгляд Кошкина, – «муж» – объелся груш.

Они засмеялись, и вдруг Кошкин обнял Любу, и они слились в коротком, но обжигающем поцелуе. Так они приняли сердцами слияние своих судеб в одну судьбу.

Вечером, за ужином в кают-компании Воропаев, который случайно видел с бака их разговор у БМВ, поинтересовался этим случаем. Пришлось им рассказать о своих приключениях на берегу. Люба обрисовала героическое поведение Семёна, его храбрость и силу. Матросы бурно реагировали на её рассказ, когда же она рассказала, как они прикинулись мужем и женой, – всё, кличку «молодожёны» они себе обеспечили минимум до конца навигации, а Любу, матросы, до конца практики, звали исключительно «Кошкиной».

Потом было знакомство с родителями и родителей друг с другом, была договорённость сделать скромную свадьбу в конце октября, Люба поступила всё же в университет на заочное отделение. В августе, когда её матери с остальными детьми удалось устроиться в загородный детский лагерь, а отец Любы был в командировке, к ней приехал отпущенный Рахметовым Кошкин, и она стала женщиной. Семён, уже имевший кое-какой севастопольский опыт, был очень нежен и нетороплив.

Двое медовых суток они не выходили из дома и распалились так, что Кошкин хотел бросить баржу, а Люба, напротив, – переселиться к нему в каюту, но, в конце концов, они приняли мудрое решение испытать страдание разлукой. Семён вернулся осунувшийся на баржу, а Люба, расцветая, понесла плод их любви. В сентябре, с помощью отца Семёна, ей удалось устроиться в волжский портовый ресторан «Прибой», и будущая госпожа Кошкина поселилась в Волжском, в двухкомнатной квартире прабабки Семёна. Там она принялась обустраивать их будущее гнёздышко, да помогать по хозяйству ещё очень шустрой, несмотря на свои восемьдесят, одинокой старушке, бабке Пелагее.

Когда на её глазах Волжское море исчезло вместе с дорогой сердцу баржей, она кинулась к диспетчеру и не отходила от него, пока не дали свет, не заработала портовая радиостанция, не услышала знакомые голоса Паши и Рахметова.

Итак, баржа на мели, километров 25 от порта, это минут 25 по асфальту на север. Внизу у речного вокзала стоял старенький «Москвич» – отца Кошкина. Она сегодня специально взяла его, чтобы после встречи с Семёном, а может, даже, и с ним, добраться ночью домой. Обычно в половине двенадцатого, после закрытия ресторана, их развозил старый портовый ПАЗик.

Люба набрала телефон родителей Семёна, трубку поднял сонный отец, Григорий Петрович. Она рассказала ему всё, что знала, и сказала, что немедленно едет к Семёну, искать их баржу.

– Люба, не пори горячку, – Григорий Петрович был обескуражен её сообщением и, даже, ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что этот разговор, не сон, – сейчас же езжай к нам домой. Поедем искать Семёна вместе. Я уже собираюсь.

Когда она добралась до Кошкиных, Григорий Петрович и мать Семёна, Клавдия Андреевна, уже были на ногах. Клавдия Андреевна хлопотала на кухне. Григорий Петрович, открыв дверь Любе, вернулся в зал к телефону, а она прошла на кухню, поздоровалась со свекровью.

После того, как их невестка утроилась на работу в ресторан «Прибой» и поселилась в Волжском, стало ясно, что у них с Семёном будет ребенок, и свадьба стала просто формальностью. Тогда Люба, сперва неловко, а потом всё привычнее стала звать родителей Семёна папой и мамой.

Клавдия Андреевна кипятила в кастрюле кипятильником воду и укладывала в целлофановый пакет бутерброды.

– Принеси-ка, Любаша, из кладовой, там, зелёный рюкзак.

Люба принесла и удивилась, видя, как мать Семена укладывает в него несколько банок консервов, буханку хлеба и пакет с бутербродами.