Максим Печорин - Самаэль. История Джерома Елисеевича

Деревянный приклад и холодная сталь новенькой винтовки, которую Иероним держал в руках в предвкушении пустить оружие в ход, были верхом оружейного дела. Доработанная местным умельцем Петькой, как это называется, «под стрелка», винтовка капитана Гра модификации Ремингтона лежала в руках молодого человека как влитая, словно продолжение его тела. Гильза выбрасывалась специальным отражателем после выстрела, а не втягивалась из ствольной коробки, улучшенная обтюрация и упрощенный затвор – идеальное оружие. Стрелок помедлил у огневого рубежа, взглянул на мишень в трехстах шагах от себя, затем, приложив приклад к плечу, выпустил подряд три пули, практически не ощущая отдачи. Они со свистом ушли вдаль, послышались легкие шлепки, а Джером Елисеевич с закрытыми глазами вдохнул аромат пороха и представил, как пули пробивают мишень. Петька – угрюмый мужик, лет около пятидесяти с густой бородой, одетый в солдатский мундир без опознавательных знаков отличия и кузнечный передник – прошел в сторону мишени. Настоящего имени Петьки он не знал, да и сам оружейник не много распространялся о себе, скрытный и молчаливый гений своего дела.

– Три пули, а одно входное отверстие! У вас соколиный глаз, господин Постников, уж ни более и не менее! – голос оружейника эхом разлетелся по подземному стрельбищу.

Поистине грандиозное сооружение, огромная зала на глубине нескольких верст на окраине столицы. Джером узнал о нем случайно, от одного знакомого археолога, здесь действовали клубные правила и не каждому разрешалось вступить. Но для знакомых и членов высоких родов делали исключения, в основном клуб существовал для ветеранов императорской гвардии и элитных войск. Иероним всегда вовремя вносил плату за пользование этим подпольным стрельбищем и полную анонимность. Но с Петькой они вроде бы сдружились, молодой человек восхищался талантом старого оружейника, а тот в свою очередь соколиным глазом студента. Странное чувство, Джером почувствовал стальной привкус крови на языке такой же, как в том видении утром на лекции, когда посмотрел на стоявшего у мишеней старика. Каково это – стрелять по живым мишеням? Стрелять в гениального Петьку он, конечно же, не будет, это бы была невосполнимая потеря для оружейного дела, но в тот момент, в странных фантазиях, стрелок делал каждый выстрел хладнокровно, без сожаления. Что за ужасная идея поселилась в его голове, откуда эти мысли и жажда крови, он не понимал.

– С таким оружием каждый станет мастером, – ответил Иероним, разглядывая чудо-винтовку.

– Уж поверьте опыту старика, не каждый, господин Постников, далеко не каждый…

Сохранив спокойное выражение лица, молодой человек осознал, что похвала ему не чужда и даже лестна. Скорее всего, возраст. Да, он и вправду был стрелком каких поискать, наверное, именно поэтому сейчас здесь и держит в руках именное оружие, которому имел честь сам дать имя – Самаэль, во имя самого ужасного из известных молодому человеку падших ангелов, ангела смерти, пришедшего за Моисеем. И также в честь его воплощения из оперы Карла Вебера «Вольный стрелок», которую молодой еще Иероним с замиранием сердца смотрел несколько лет назад. Себя он сравнивал с охотником Максом, которому Самаэль обменял секрет изготовления волшебных пуль, которые всегда попадают в цель, на душу. И в его жизни, несомненно, была прекрасная Агата, столько общего и одновременно ничего. Молодой человек махнул головой, отгоняя романтические мысли, и подавил желание вынуть из кармана её платок. Петька подоспел как раз вовремя, протягивая стрелку мишень. Действительно – одно входное отверстие, кучно кладет. Заплутав в своих мыслях и некотором любовании мишенью, Джером не заметил, как за его спиной в этой подземной зале появился еще один человек.

– Ты возмужал, Иероним! Стреляешь гораздо лучше, чем в детстве, – этот голос, такой родной и знакомый и одновременно наполненный совершенно чужими интонациями.

Джером похолодел, по спине пробежал легкий холодок, словно взрыв из прошлого, сознание лихорадочно пыталось сопоставить этот знакомый тембр с тем, казалось, уже забытым, из самого детства. Обернувшись, все еще с винтовкой в руках, молодой человек смерил взглядом девушку в монашеской рясе. Да, новой посетительницей стрельбища оказалась именно она. Знакомые черты лица, та же осанка и глубокий тяжелый взгляд голубых водянистых глаз. Повзрослела, лицо немного вытянулось, скулы проступили жестче. С непокрытой головы спадали короткие черные как смоль волосы, точь-в-точь как у Иеронима.