Игорь Райбан - Испания. Обряд перехода

…Я тяжело, не веря, что до сих пор остаюсь живой, с ознобом и до свиста в легких, вдыхал в себя жизненно свежую субстанцию воздуха.

Опершись ладонями на навершие длинноклинкового меча—бастарда, счастливого для меня полутораручника. Такое оружие можно назвать переходной ступенью между одноручными и двуручными мечами, нечто среднее. Поэтому так и прозвали внушительный клинок.

Кое-как стоял, бесполезно стараясь унять дрожь в ослабевших коленях и руках. Предплечья и ноги гудели от дикого перенапряжения, спина под одеждой промокла от липкого пота.

Голова раскалывалась на части, сломанные ребра ломило от боли, уши заложило от близкого свиста и звончайшего лязга боевого железа.

Давно потеряв счёт внезапным наскокам французской кавалерии и пеших рыцарей, на наше ощетинившиеся сталью, каре терции.

Французы, похоже намереваясь неуклонно взять нас тактикой измора и усталостью. «Бастард» зажатый до побеления на костяшках ладонях, в последнюю, то есть крайнюю, схватку, почти фантастично, только что спас мне жизнь.

…Конный рыцарь лягушатников, из знати голубых кровей, весь в перьях и сверкающих на солнце латах с головы до ног, подскакав к месту одиночного побоища поближе, дабы сберечь силы, спешился с коня, громыхая железом и сталью. Почему одиночного?

Да все из нашего войска были давно мертвы, или взяты в плен.

А вилланы – трусливые крестьяне, кое— как рекрутированные из деревень, разбежались по кустам, спасая свои позорные шкуры. Последняя терция, вместе с моей ротой, закалённых в боях ветеранов гвардейцев, осталась только одна на всём поле сражения, наполовину изрядно поредев к полудню.

Подобный стальному танку, рыцарь заревев рыком дизельного движка во всю луженую глотку, веером закрутил над головой шипастый люцернхаммер с гирьками (германский боевой молот).

Благо латник здоров, примерно как небольшая ходячая гора.

Страшное оружие, между прочим, если попадет такой штукой – то без шансов. А наши огнестрельные аркебузы с мушкетами, давно валялись под ногами без дела, за отсутствием пороховых зарядов.

Шаг—два—три: рыцарь, идущий танком, быстро сократил дистанцию боя до передней к нему шеренги строя.

В щепки разнося бесполезные, против этого грозного молота, гизармы и глефы (разновидности копий).

Тотчас вклинившись почти в середину каре, размолотив за несколько секунд с десяток бойцов: часть первой и второй, да и уже считай третьей линии.

И захрустели сухим хрустом испанские изломанные кости, под ужасным молотом.

Забрызгала кровь карминными струйками из перебитых тел.

Разлетались мозги сгустками ошметок из раскроенных черепов, во все стороны.

«Капитан! Капитан!» – услышал предсмертные возгласы своих гвардейцев.

Повернувшись на голоса, краем глаза ухватил это действо, ведущее к мгновенному поражению.

Сразу уразумев, что нас тут же сомнут со всех атакуемых сторон, пешие французы рубаки, через спину бросил стоящему позади меня соратнику:

– Прикрой здесь!

«Эх, Джоник—Джоник!» – по привычке помянул черта, в очередной раз отмахнулся от рыцаря, тыкающего длинным мечом, и кинулся в самую гущу смертельной заварушки.

– Держать строй, салабоны! – По пути озверело выкрикивая, в пылу боя на рефлексах вспоминая свои чеченские будни. В руках только легкий одноручный фальчион, на плечах кожаный нагрудник со стальными полосами наплечника, спасающий от легких порезов. Да и тот делался непригодным, почти превратившись в рваные висевшие на мне лохмотья.

Тут бы точно не помешал армейский броник с «грозой».

Вот и совсем рядом свистопляска святого Витта: пока добирался, молот со свистом ковал и ковал всё новые жертвы.

Бездушный механизм рыцаря с люцернхаммером работал безостановочно, как конвейер смерти в Дахау.

Опустошая пространство, место «наковальни» вокруг себя.

Всё! Остались он и я. Больше никого из стоящих на ногах рядом с бессмертным берсерком – нет!

Озверевший и вкусивший крови, и точно он как новообращённый зверь берсерк медведь, вошедший в транс Молоха смерти. И снова только тупо я уповал на безмозглую Фортуну, которая как известно, в любой момент могла повернуться задом.

Вихрь от гирьки, приклепанной цепью к боковинам болванки молота, ожидаемо взлохматил волосы на макушке.

Загодя предвидя это, я пригнулся в неуклюже неловкой стойке.

Почему в неуклюжей? Да повсюду на земле обетованной, лежали свежие трупы собратьев по оружию.