Яна Ямлих - Изгнанники. История, написанная по снам

– Мы оклеветали Тома по ее вине!

Вдруг поднялась мама Пола. Ее лицо было раскрасневшимся, словно с мороза.

– Что с вами? – Воскликнула она. – Сначала вы предпочли считать невиновным незнакомого человека! Знаете ли вы, кем он был? Быть может, он преступник, скрывающийся от властей! Думали ли вы об этом? Нет. Вам приятней верить его сказкам и байкам, чем словам своего земляка. Вы знаете Тома с детства, и вы с самого начала понимали, что он не способен на убийство. Вы знаете с детства и Алю. Какое имеет значение, где она родилась? Неужели вы всерьез думаете, что она способна хладнокровно убить человека и оклеветать брата? Это тихая, скромная, добрая девочка!

– Ваш сын слишком долго общался с ней, миссис Джонсон, – заметил кто-то. – Вы не объективны.

Пол вскочил и начал кричать, люди отвечали ему, поднялся шум. Я пятилась от них к окну и судорожно глотала воздух, стараясь не разреветься. Мне казалось, это уже не люди, а какие-то злобные духи готовятся растерзать меня за мою вину. Но им все же удалось замолкнуть. И, я не заметила, как и когда, они пришли к единому решению: «мать Томаса сама должна вынести приговор».

Мама встала. Ее правая рука сжалась в кулак так, что побелели костяшки пальцев. Ее влажные глаза горели, словно угли. Мне было страшно смотреть на нее. Я уставилась на этот ее побелевший кулак и замерла. Воцарилась тишина, в которой мама сказала:

– Пусть она вернет мне сына.

Все молчали. Я была готова к такому решению, я, может быть, и сама бы ушла за Томом, даже если бы они разрешили мне остаться. Но я не была готова, что этот приговор произнесет человек, воспитавший меня и заботившийся обо мне как о родной дочери. Что произнесет его так быстро и так жестко. Да, надежда моя была очень наивной.

Я не держу на нее за это зла. Сама себя я наказала бы не меньше. Но с того дня я стала звать этих людей только так – родители Тома. Вдруг оказалось, что мы никогда и не были семьей, родными, близкими. Просто я с этим смирилась так, что перестала замечать.

Пока все эти мысли неслись тенями в моей голове, люди голосовали.

– Ты поняла приговор? – Тихо спросил прокурор.

Я кивнула, глотая слезы обиды, горечи и страха.

– Сегодня вечером ты покинешь город и имеешь право вернуться только с Томом Маргори. Ты можешь взять столько вещей и денег, сколько пожелаешь. Ты имеешь право только сообщать мне информацию о местонахождении Томаса. Вести переписку с… семьей ты не сможешь.

Даже прокурор осекся на слове «семья». В мгновение это вызвало во мне ноющую тоску. Я почувствовала, что вишу в пустоте, словно подо мною не было пола, а под ним не было фундамента, горы, земли и города. У меня не было семьи, родины, корней и дома. Я должна была уйти вечером, и мне больше некуда было возвращаться.

Я снова кивнула и уже хотела идти собираться, но Пол вдруг вскочил с места и подбежал ко мне.

– Я никого из вас не осуждаю, – сказал он, – но только если вы прогоняете Алю, я иду с ней. – И он схватил меня за руку.

Конечно, его начали отговаривать, просили подумать о матери, которая смотрела на него со смертельным ужасом, но Пол всегда был упрямым. Он повел меня прочь. Он никого не слушал.

– Встретимся у моего дома через три часа, – сказал он мне.

– Не делай этого, Пол. У тебя здесь все, ты здесь счастлив, а кто знает, что ждет тебя там?..

– Это не важно. Если эти люди такие, мне не нужны они и все, что с ними связано.

– А как же твоя мама? Она любит тебя, она с ума сойдет!

– Ты все-таки не знаешь ее. Она поймет. Ей, конечно, будет трудно, но она поймет. Я просто должен так поступить, и она хорошо это знает.

Пол ушел собираться. Я видела, как его мама выскочила из школы и побежала, догоняя фигурку сына. «Пол, постой!» – Кричала она. А Пол не понимал, что теперь я чувствовала еще одну вину. Я брела к дому, в котором я вроде бы еще жила, и думала, что не смогу пережить, если с Полом что-нибудь случится в пути.

Но в глубине души я радовалась: тому, что буду не одна, тому, что Пол действительно оказался моим лучшим другом. И я винила себя в этой радости, которая то и дело всплывала на поверхность.

Я взяла теплую одежду, еду и те деньги, что у меня были. Вернулись родители Тома, но они не говорили со мной. Правда, отец предложил мне крупную сумму денег, но я не взяла. Я ничего не желала от них принимать, и они ничего больше мне не предлагали.

Я простилась со своей любимой комнаткой, в которой провела столько счастливых мгновений. Я шагнула в комнату Тома, но сразу вышла, не сдержав слезы. Я побродила по нашему саду и провела рукой по кустам розы и настурции, по цветущим яблоням, среди которых я так любила читать. Я хотела пройтись по городу, но потом представила, как будут смотреть на меня его жители, и передумала.